из четырех провинций. Толпа газнийцев задержала преступников, избила их и передала полиции. Методы Фарука не пользовались популярностью, однако он не собирался менять свою стратегию. Мулла знал, что любой устрашающий акт жестокости сеет панику, подрывает надежду афганского общества на светлое будущее и дискредитирует государственную власть. Хаос был промежуточным этапом, необходимым для свержения правительства Карзая и изгнания его зарубежных покровителей. После этого талибы могли вернуться и восстановить то, что они считали законом и порядком.
Через месяц после убийства Гойслард авиация НАТО разбомбила дом, в котором, по оперативным данным, прятался один из лидеров «Талибана»*; но вместо него там оказались девять детей, и все они погибли. Подобных чудовищных эпизодов хватало, и каждая трагедия формировала у афганцев чувство моральной эквивалентности содеянного: американцы убивали невинных детей, а талибы – членов гуманитарных миссий, тем самым будто восстанавливая справедливость. Всякий раз Штаты признавали ошибку, извинялись и назначали компенсации родственникам жертв. Американцы слышали, что в Афганистане дела, связанные с кровопролитием, разрешаются, если семья убийцы платит семье убитого, – в их глазах эта практика выглядела как своеобразная коммерческая сделка. Но компенсация была элементом социального механизма, функционирующего в традиционном обществе, – и освобождала стороны от кровной мести, которую, в свою очередь, порождала обязанность отомстить. Каждый урегулированный конфликт представлял собой результат сложных переговоров между людьми в определенном культурно-историческом контексте. Однако, по мнению США, денежная компенсация помогала уладить любой вопрос, – ведь родственники погибших принимали деньги; но фактически выплаты лишь усугубляли ситуацию. Афганцы уже смотрели на происходящее под другим углом: кафиры убивают мусульман на их земле, в Исламской Республике Афганистан, – и бессовестно откупаются.
Афганские власти безуспешно пытались контролировать проблемные районы вроде Андара, где царил мулла Фарук. Кабул назначал губернаторов различных округов, присылал полицейские отряды, учреждал муниципальные центры и суды. НПО восстанавливали водоснабжение, строили больницы и производили другие улучшения, в которых отчаянно нуждались местные жители. Талибы не набрасывались на чиновников и иностранцев – напротив, они действовали точечно. Жертвами чаще всего становились афганцы, сотрудничавшие с режимом Карзая. Правительство могло собрать целую армию для защиты провинции или города – но никто не защищал одного врача, солдата или клерка. Например, в полицейском отделении Газни работал человек по имени Абдул Хаким; он занимал незначительную должность и был кем-то средним между уборщиком и архивариусом. Мулла Фарук приказал ему уволиться из полиции. Талибы обклеили дом Абдула Хакима «ночными письмами», где в красках излагалось, что будет, если он ослушается. Абдул Хаким проигнорировал угрозы – и «студенты» расправились с его старшим сыном, приехавшим в отпуск из армии. Юношу убили возле дома, на глазах отца. Спустя пару недель младшего сына похитили, «судили» как американского шпиона и казнили. Отрубленную голову положили на порог.
Вскоре НПО начала прокладывать дорогу через Андар, но люди муллы Фарука запугали рабочих. Фарук был не против дороги; он был против чужаков, хозяйничавших в его районе без его дозволения. После соответствующего обращения НПО мулла великодушно разрешил реализовывать проект, но когда посторонние пришли к нему на поклон, они автоматически утвердили его как правителя района в глазах местных жителей.
Несмотря на мнимую важность, мулла Фарук имел мизерное влияние в масштабах страны, и его власть ограничивалась Андаром. Однако через пару лет после американского вмешательства в Афганистане объявились сотни таких мулл. Их родственники и боевики устанавливали связи друг с другом, заключали союзы – и постепенно локальные группировки объединились в террористические сети под руководством более значимых фигур. Их лидерство базировалось на привилегированном статусе, который приобретался согласно традициям и строился на взаимных обязательствах – которые, в свою очередь, проистекали из племенных взаимоотношений, личных и семейных связей, оказанных услуг и совместно пережитых невзгод. Крупнейшая сеть охватывала юго-восток страны; ее возглавлял Джалалуддин Хаккани – видный полевой командир 1980-х гг., любимец ЦРУ и один из ключевых получателей американских денег и оружия. Президент Рональд Рейган называл его «борцом за свободу», а конгрессмен Чарли Уилсон – «воплощенной добротой». В 1992 г. Хаккани стал министром юстиции в правительстве моджахедов (Хамид Карзай служил заместителем министра иностранных дел).
После свержения «студентов» Хаккани примкнул к «Талибану»*, объявил муллу Омара своим духовным наставником и начал борьбу с Западом. Ему помогал сын Сираджуддин – выпускник пакистанского медресе «Дар уль-Улум Хаккания», известного как «университет джихада». Гульбеддин Хекматияр вернулся из Ирана и тоже присоединился к талибам. Омар с приближенными обосновался в Кветте и учредил Шуру-е-Кветту (пушту
– совет Кветты) – главный военно-политический орган «Талибана»* [205]. Заявления от имени муллы делались через официальных представителей – Забихуллу Муджахида и Мухаммеда Ханифа. Они общались со СМИ только по телефону, и никто не знал, как они выглядят. Впрочем, это не имело значения, ибо мулла Омар был уже не реальным лидером, но идеей. Он ушел в тень, напоминал о себе, издавая громкие директивы, мало с кем контактировал лично – и превратился в мифического героя. Признав его верховенство, любой уважаемый афганец мог стать полевым командиром «Талибана»* и обзавестись сторонниками.
Шура формально руководила террористическими сетями на юге Афганистана, но их вожаки ожесточенно грызлись между собой. Один из них, мулла Ахтар Мохаммад Османи, был убит в результате авиаудара в 2006 г. – вероятно, о его местонахождении силам НАТО сообщил соперник – мулла Дадулла по прозвищу «Мясник» (он любил отрубать пленным головы топором). Именно Дадулла отвечал за разрушение статуй Будды в долине Бамиан. В 2007 г. его ликвидировал британский спецназ – по наводке наркобаронов из Шуры, с которыми конфликтовал мулла. Группировку Дадуллы унаследовал его брат Мансур, но вскоре Мансура арестовали пакистанские агенты – судя по всему, по указанию муллы Абдула Гани Барадара, занимавшего высокое положение в Шуре.
Все эти козни, интриги и хаотичная круговерть мулл наглядно свидетельствовали о том, что «Талибан»* изменился. В 1990-х гг. он был единой организацией – но после американского вмешательства образовалось децентрализованное исламистское движение, вобравшее в себя мусульманских фанатиков, зарубежных джихадистов, бывших моджахедов, воевавших с СССР, контрабандистов, наркоторговцев, беженцев, крестьян, целые пуштунские племена – да кого угодно. Иными словами, прежний «Талибан»* исчез, но талибы остались.
Есть инцидент, демонстрирующий, насколько тесно все и вся переплелось в Афганистане. 18 июня 2006 г. под Кандагаром талибы обстреляли автомобиль с родственниками важного чиновника – Амира Дадо; его брат погиб. Далее по городу и окрестностям прокатилась волна убийств; к концу дня свыше 40 членов семьи Дадо отправились на тот свет. Казалось бы – это очередная террористическая атака на представителя власти и его окружение. Но все не так просто.
Амир Дадо был душманским командиром
