костяки, хорошо датируемые XX-XII вв. Проведший исследования французский антрополог Р. Шарль полагает, что население этой части Арголиды и во II тысячелетии состояло преимущественно из автохтонных типов, а именно: из кроманьоноидного населения [121], присущего средиземноморской Европе, к которому добавились неосредиземноморские элементы [122] и элементы северных антропологических типов (атланто-нордическая группа), нахлынувших в материковую Грецию в конце IV тысячелетия (возможно — поселение первых греков. — Т. Б.). В Северной и Средней Греции это переселение, по мнению Р. Шарля, очень сильно ощущается, тогда как в Пелопоннес новая переселенческая волна докатилась весьма ослабленной и в течение всего II тысячелетия северные элементы неуклонно уменьшались [123].
Наблюдения Шарля весьма определенно свидетельствуют о стабильности основного массива населения Греции в III и II тысячелетиях, об отсутствии этнического разрыва около XX в. до н. э.
Антропологические источники доставляют интересные сведения о продолжительности жизни в изучаемое время. В Аргосе в среднеэлладское время детская смертность достигала 27,3%, смертность людей в возрасте от 13 до 30 лет была небольшой. Зато на возраст от 30 до 40 лет падали 52,1% смертей. Лишь 2 женщины и 3 мужчин пережили 40 лет. Более чем полвека прожили лишь 2 мужчин. Таким образом, наибольшая смертность у женщин — около 35 лет, у мужчин — около 40 лет.
В позднеэлладское время в Аргосе значительно уменьшилась смертность детей (из 73 костяков детям принадлежат лишь 6, следовательно, около 8%). Несколько возросла смертность людей в возрасте от 20 до 30 лет (16,9%), но больше всего умирало людей в период между 30 и 50 годами (52%). Из женщин лишь 1 пережила 50 лет, из мужчин — 7 человек. Один мужчина достиг возраста свыше 60 лет.
Таким образом, в XVI—XIII вв. наблюдается слабая тенденция к удлинению среднего срока жизни (у женщин до 40 лет, у мужчин до 45 лет), что, конечно, отражает некоторое возрастание материального уровня жизни. Большая смертность женщин должна быть объяснена плохими санитарными условиями, в которых происходили роды.
Весьма важно наблюдение Шарля об общем состоянии остеологического материала — из более чем 200 изученных им костяков очень малое число имело патологические изменения или уродства [124]. Эти данные о крепости костяков ранних греков вовсе не говорят об умеренном количестве болезней. Трудно дать сколько-нибудь полный перечень недугов, подстерегавших человека того времени. Но примечательно, что в семье микенских царей XVII — XVI вв. были люди с болезнями печени, как свидетельствуют найденные в могиле желчные камни [125]. Происходили и массовые эпидемические заболевания: λοιμός, который наслал Аполлон на войско ахеян под Троей (Il., I, 10 и 61), видимо, является поэтическим воспоминанием народа о тех тяжких болезнях, которые косили иногда массы людей.
Однако в общем греки II тысячелетия обладали, по-видимому, крепким здоровьем: если средний возраст был не выше 45 лет, а за этот сравнительно небольшой срок каждое поколение вырабатывало немалые материальные и духовные ценности, то это означало большую трудоспособность каждого члена общества. Конечно, трудовые усилия представителей различных слоев ахейского общества были неодинаковыми.
Глава III
РОЛЬ ВНЕШНИХ КОНТАКТОВ В ДОПОЛИСНОЙ ГРЕЦИИ
Формирование такого огромного исторического феномена, как раннегреческая культура XXII—XII вв. до н. э. [126], происходило при интенсивном общении создателей этой культуры с соседними племенами и народами. Масштабы и характер взаимодействий представляли величину переменную. В III тысячелетии ведущая роль в установлении контактов перешла к обитателям островной Греции, после того как они развили навигационную практику до такой степени, что морские пути стали более быстрым и доступным средством сообщения, чем сухопутные. Во II тысячелетии сначала Крит, а затем материковая Греция еще шире использовали морской транспорт для общения с дальними странами.
Устойчивые внешние связи создавали возможности для заимствований в той или иной сфере культурной жизни. Сильнее всего эти процессы сначала проявились в критской культуре («минойской»), так как остров лежал ближе всех к Египту, этому могучему очагу культуры на Ближнем Юге. Богатая египетская цивилизация III тысячелетия неизбежно должна была привлечь внимание критян. Действительно, в культурной традиции Крита, занимавшего положение крайнего южного форпоста на границах греческого мира, ясно заметны мотивы, перенятые у обитателей долины Нила. Огромный подъем греческой культуры во II тысячелетии имел следствием не только расширение внешних связей ахеян, но и их качественное изменение: в духовной жизни ряда стран Восточного Средиземноморья заметны результаты культурного влияния сначала одного лишь «минойского» Крита, а позднее и всей «микенской» Греции [127].
Нет сомнений в том, что изменения политической обстановки в Восточном Средиземноморье во II тысячелетии до н. э. оказывали прямое воздействие на объем внешних культурных связей греческого мира. Возвышение таких государств, как Хеттская монархия или Египет, имело далеко идущие последствия. Можно ли предполагать, что ахеяне легче устанавливали контакт с небольшими государствами сирийского побережья (типа Угарита), чем с мощной державой хеттов, сказать пока трудно. Из-за слабой археологической изученности Малой Азии в настоящее время пока еще мало свидетельств о сношениях греков в XX—XII вв. с хеттскими владениями. Гораздо больше источников, отражающих связи греков с Сирией, Египтом и южноиталийскими землями.
Вопрос о контактах в области культуры необходимо рассматривать в историческом контексте, внимательно учитывая все стороны данного явления. Крайне затрудняет проникновение в суть происходивших процессов культуртрегерская мысль об обусловленности развития одних стран обязательным культурным воздействием других. Некоторые специалисты все еще верны устаревшему тезису о решающем значении культурного воздействия стран Востока на духовное развитие древнейшей Греции. Размеры «восточного влияния» на крито-микенскую культуру оцениваются, правда, по-разному. Например, один индийский археолог отмечает два восточных мотива в микенском искусстве — изображения сфинкса и двух львов [128]. Гораздо дальше идет турецкий археолог и историк искусства Э. Акургал, который придает большое значение взаимодействию Востока и крито-микенского мира [129]. Подобных же взглядов придерживается и П. Демарнь [130].
Для сколько-нибудь убедительного разрешения этой спорной проблемы нужно сначала твердо установить, какие факты служат достоверным доказательством «влияния». Например, сосуд в форме утки из горного хрусталя, найденный в могиле Омикрон [131] круга Б в Микенах (около 1550—1500 гг.), представляет яркий образец того, как творчески и высокохудожественно критский мастер переработал обычный египетский мотив. Точно так же можно с уверенностью говорить о взаимовлияниях критской и египетской культур, когда идет речь о блестящем искусстве Египта в эпоху Тель-Амарны (1375—1350 гг.): полные жизни и любви к живой природе фрески из Амарны дают яркое свидетельство мощного воздействия крито-микенского искусства на творчество египетских художников [132].
