вольноотпущенников до положения бондов, а последних — до вступления в «сословие» хольдов
143. Разумеется, подобные факты имели место и не были единичны, но магистральная линия развития представляется все же иной: происходил социальный упадок массы свободного населения, вследствие чего и вступление вольноотпущенников в ряды бондов должно было отрицательно сказываться на статусе рядовых свободных. Выше, при изучении судебников Фро-статинга и Гулатинга, мы уже наблюдали те неблагоприятные изменения, которые происходили в правовом положении бондов, явно сближавшихся с вольноотпущенниками. Это движение удаляло их от прежнего уровня общей свободы, но тем более возвышались над ними хольды, даже оставаясь на этом уровне!
Говоря о том, что в основе отличия хольда от бонда было обладание первым и отсутствие у второго одаля, необходимо не упускать из виду характера этой формы землевладения. Одаль был собственностью большой семьи, лишь постепенно превращавшейся в индивидуальную собственность. Связь хольдов с владением одалем приводит к мысли, что они не порвали с большесемейной общиной. Приобретение права одаля и, следовательно, прав хольда было возможно только для людей, семьи которых на протяжении нескольких поколений непрерывно владели одним и тем же двором, причем он переходил по наследству по отцовской линии и к мужчинам144. В этих условиях хольды нередко принадлежали к большим семьям, которые часто еще вели совместное хозяйство. Напротив, бонды, не обладавшие более правами на одаль, появились в результате начавшегося разложения этой старой формы земельной собственности, иначе говоря, они сами были продуктом разделов больших семей. Таким образом, различие между хольдами и бондами заключалось, очевидно, в том, что хольды отчасти еще сохраняли связь с большой семьей, и это находило свое выражение в обладании ими одалем, между тем как бонды эти связи расторгли в большей степени. В этом смысле в дифференциации свободного населения Норвегии следовало бы видеть не только результат изменения прежних форм собственности, но и порождение более широкого процесса разложения архаического общественного строя.
Но, отмечая связь хольдов с патриархальным укладом и объясняющееся этим соответствие их социальной характеристики положению старого свободного населения, я не могу присоединиться и к мнению О.А. Ёнсена, который считает их «первоначальным крестьянством» (opprinnelige bondesamfund)145. От так называемого первоначального сельского населения Норвегии хольды уже существенно отличались. Они сохранили свои наследственные земельные владения в то время, когда значительная масса свободного населения их утрачивала. Хольды образовывали верхушку общества, отличавшуюся от остальных бондов не только полноправием и наследственным характером своей земельной собственности, но сплошь и рядом, по-видимому, также и размерами своих владений. Сохранение права одаля за мелким собственником становилось проблематичным: он мог лишиться и этого права, и самой земли, тогда как крупные бонды имели возможность с течением времени приобрести право одаля и подняться в разряд хольдов. Разумеется, дворы хольдов могли быть самой различной величины, и материальное положение этих лиц варьировало в весьма широком диапазоне, но удельный вес в их среде «крепких» хозяев по мере размывания широкого слоя бондов неизбежно возрастал. Хольды и близкие к ним «лучшие бонды», прочно обладавшие земельной собственностью, должны были сыграть в дальнейших процессах социального развития немаловажную и активную роль.
Нельзя ли уточнить, к какому времени относится выделение хольдов как особой социальной категории из массы свободного населения? Для решения этого вопроса историки обращались к англосаксонским памятникам, в которых хольды спорадически упоминаются, поскольку норвежцы, наряду с датчанами, в IX—XI вв. принимали участие в нападениях и завоеваниях на территории Англии. В юридической компиляции (возникновение ее следует относить скорее всего к X в.), известной под названием «Законов северных людей» (Norôleoda laga), устанавливаются размеры вергельдов у англосаксов и у скандинавов, завоевавших восточную и северо-восточную часть Англии. Среди представителей различных социальных категорий здесь назван и хольд (hold), который, по-видимому, идентичен норвежскому хольду (у датчан такой категории не существовало)146. Для уяснения места хольда в социальной иерархии районов «датского права» познакомимся со шкалой вергельдов (в тремиссах)147, содержащейся в «Законах северных людей»148.
король — 30 тыс. архиепископ и эрл — 15 тыс. епископ и элдормен — 8 тыс.
хольд и высший управляющий короля — 4 тыс. церковный и светский тэны — 2 тыс.
кэрл — 266 (267) (или 200 шилл. по мерсийскому праву)149.
В этой шкале хольд стоит на одном уровне с королевским управляющим и выступает среди представителей знати, занимая более привилегированное место, чем тэн — служилый человек короля. Вергельд хольда в 15 раз превышает вергельд англосаксонского крестьянина — кэрла. На этом основании исследователи делают вывод, что в X в. социальная дифференциация в среде свободных норвежцев была весьма значительна и хольды высоко поднялись над уровнем, на котором находились бонды.
Однако интересующий нас текст не упоминает бондов. Можно ли на основании его судить о степени социального расслоения норвежского общества в X в.? Выходцы из Скандинавских стран занимали в то время в Англии, которую они частично завоевали, привилегированное положение. Достаточно указать на мирный договор, заключенный в конце IX в. между королем Уэссекса Альфредом и предводителем датчан Гутрумом. В главе, посвященной установлению соответствия между вергельдными системами англосаксов и скандинавов, читаем: «... когда будет убит человек, то мы одинаково оцениваем англичанина и датчанина в 8 полумарок чистого золота, исключая кэрла, сидящего на земле, с которой уплачивается подать, и их [т.е. датских] вольноотпущенников; они тоже ценятся одинаково, за каждого по 200 шилл.»|5п. Вергельд в 8 полумарок был вергельдом англосаксонского тэна. Следовательно, все свободные скандинавы были защищены в Англии таким же вергельдом, каким среди англосаксов пользовались лишь служилые люди короля и крупные землевладельцы. Между тем англосаксонский крестьянин — кэрл приравнивался уже к лейсингу, ибо он сидел на земле, с которой платил подать — гафоль, и был лишен независимости, подобно тому, как не имел ее и скандинавский вольноотпущенник. Договор Альфреда с Гутрумом игнорирует градации в среде свободных скандинавов. Хотя «Законы северных людей» записаны, возможно, позднее заключения этого договора, они, если попытаться обнаружить в них какие-либо указания на социальное развитие Норвегии в X в., лишь сообщают о существовании хольдов, но не о положении их относительно бондов.
Поэтому я не могу согласиться с К. Маурером, который, опираясь на данные англосаксонского права, считает, что в первой половине X в. хольды в Западной Норвегии (откуда происходила главная масса норвежских викингов) уже достигли высокого положения и что отделение их от мелких крестьян уже совершилось к этому времени в областях действия судебников Гулатинга и Фростатинга151. Необоснованным представляется и мнение А. Тарангера, который относил это разделение бондов к еще
