class="p">379
В. Рипп также отмечает, что скептическое замечание рассказчика, не ожидавшего такой нежности от крестьянина, нивелирует «эгалитаристскую» подоплеку рассказа и снова экзотизирует героев в глазах читателей (Ripp V. Ideology in Turgenev’s Notes of a Hunter. P. 78).
Единственным литературоведом, развившим идеи Анненкова (возможно, бессознательно) в XX в., стал Б. Соколов, в 1920 г. предложивший провокативную и не лишенную несколько наивного социологизма интерпретацию крестьянской темы у Тургенева. Соколов полагал, что «Хорь и Калиныч» грешит искусственностью и литературностью, так как Хорь, хозяин и торговец, изображен совершенно выключенным из своей непосредственной деятельности, следовательно, совершенно нетипичен. Крестьяне и в других рассказах Тургенева изображены вне привычных им занятий – оторваны от земли; они не земледельцы, а какие-то странные мечтатели, эстеты и фантазеры. См.: Соколов Б. Мужики в изображении Тургенева // Творчество Тургенева. Сборник статей / Под ред. И. Н. Розанова, Б. М. Соколова. М., 1920. С. 196–232.
См. об этом: Richards S. L. F. Une Jeanne d’Arc ignorée: George Sand’s Jeanne // Nineteenth-Century French Studies. 1996. Vol. 24. № 3/4. P. 361–369; Raser T. The Intertextual Unconscious in «François le Champi» // French Forum. 2009. Vol. 34. № 2. P. 39–50.
См.: Donovan J. European Local-Color Literature.
О типе «деревенского Сократа» в европейской культуре и литературе XVIII–XIX вв. см.: Godwin-Jones R. The Rural Socrates Revisited: Kleinjogg, Rousseau and the Concept of Natural Man // Eighteenth-Century Life. 1981. Vol. 7. № 1. P. 86–104.
Сохранилось свидетельство Анненкова о неприятии Писемским манеры Григоровича (в письме к Тургеневу от 28 февраля 1857 г.): «В пьяном виде, все более и более возвращающемся к нему, Писемский делается ненавистником Григоровича. На днях поймал его в книжной лавке, прижал его в угол и публично стал говорить: „Зачем вы не пишете по-французски своих простонародных романов, пишите по-французски – больше успеха будет“. Тот сжался и искал спасения в отчаянной лести, но не умилостивил его» (Анненков П. В. Письма к И. С. Тургеневу. Кн. 1. СПб., 2005. С. 57).
Ср. маркеры: «для нашего брата писателя все кстати» (Тургенев И. С. Два помещика // Полное собрание сочинений. Т. 3. С. 163), «мои любезные читатели» (Лебедянь // Там же. С. 172).
О «допросе» и «следственных показаниях» героев см. подробнее: Лотман Л. М. А. Ф. Писемский // История русской литературы: В 4 т. Л., 1980–1983. Т. 3. 1982. С. 213–214.
Писемский А. Ф. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 2. М., 1959. С. 244.
С точки зрения истории кликушества в Российской империи и его репрезентации рассказ уже привлекал внимание социального историка: Воробец К. Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России. М., 2023. С. 173–178.
См.: Woodhouse J. Tales From Another Country. P. 179; Idem. Pisemsky’s Sketches from Peasant Life: An Attempt at a Non-Partisan Reading // The Golden Age of Russian Literature and Thought: Selected Papers from the Fourth World Congress for Soviet and East European Studies, Harrogate, 1990. Published by St. Martin’s Press, 1992. P. 99–101.
У Потехина бурмистр представлен идеальным героем, каких, по заверению автора, «много на святой Руси» (Потехин А. А. Собрание сочинений: В 7 т. СПб., 1873–1874. Т. 2. С. 268).
По мнению исследователя Писемского, сюжет его простонародных рассказов всегда строится на любовной интриге, см.: Оганян Н. С. Художественное своеобразие очерков и рассказов А. Ф. Писемского // Филологические науки. 1976. № 6. С. 29. Наш анализ сюжетных моделей подтвердил этот тезис.
В рассказе упоминается как минимум три случая таких же совращений в различных деревнях (Писемский А. Ф. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 2. С. 277–278).
«Очень, сударь, большое пристрастие мое к нему было» (Там же. С. 274).
Писемский А. Ф. Леший. Рассказ исправника // Современник. 1853. Т. 42. № 11. Отд. I. С. 39.
Анненков П. В. Критические очерки. С. 84.
Там же. С. 86.
Писемский А. Ф. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 9. С. 573.
Ср. портрет Парменыча, который «с первого же взгляда давал в себе узнать растолстевшего лакея: лицо сальное, охваченное бакенбардами, глаза маленькие, черные и беспрестанно бегающие, над которыми шли густые брови, сросшиеся на переносье. Одет он был очень презентабельно» (Там же. С. 248).
Там же. С. 244. В первой редакции исправник еще раз обращал на это внимание: «Я уж нарочно представляю вам все в лицах, как они, знаете, по-своему говорят» (Писемский А. Ф. Леший. Рассказ исправника. С. 26).
«Два совершенно противоположные чувствования овладели мною: я и рад был унижению, которым наказан был Егор Парменов и вместе с тем, как человека, жаль его было. Иван Семеныч был тоже мрачен. Я откровенно высказал ему свои мысли» (Писемский А. Ф. Леший. Рассказ исправника. С. 51).
Нарративная техника Писемского воплощала его представления об объективной форме повествования и сложным образом коррелировала с эстетикой «молодой редакции» «Москвитянина». См. об этом: Зубков К. Ю. Молодая редакция «Москвитянина»: эстетика, поэтика, полемика. М., 2012. С. 15–58.
Это явствует из другого рассказа с его участием – «Фанфарон» (1854) (Писемский А. Ф. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 2. С. 342, 348, 373).
Там же. С. 286.
Писемский А. Ф. Леший. Рассказ исправника. С. 42.
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.; Л., 1937–1959. Т. 5. С. 64.
