Жертва успела издать лишь один короткий писк, а потом ее тело обмякло. Но этого звука хватило для того, чтобы все остальные зверьки моментально укрылись в норах, где глубоко под землей прижались друг к другу, оцепенев от страха и ужаса.
Тем временем хищный протилацин глотал мясо пойманной добычи.
Насытившись, он ухватил пастью остатки и быстро потрусил прочь от места кровавого пиршества. Зверь бежал долго, без остановок, направляясь к своему логову, чтобы отнести часть добычи детенышам, еще не способным самостоятельно поймать кого-то, чтобы утолить голод. Хотя вина за это лежала не только на их юности, но и на родителях, мало заботившихся о потомстве. Они не уделяли им большого внимания и даже по-настоящему не учили охотиться.
Лишь один раз по пути домой протилацин все же был вынужден остановиться, когда наглая боргиена начала осторожно красться следом. Она проголодалась, а запах свежего мяса слишком дразнил ее нюх. Боргиена устроила это преследование в надежде на то, что протилацин спрячет где-нибудь остатки добычи, чтобы позже ими полакомиться. А ей, голодной, этот кусок пришелся бы очень кстати.
Протилацин быстро заметил преследовательницу. Какое-то время он не обращал внимания на мелкого хищника, а потом, будто внезапно разозленный ее невероятным нахальством, бросил ком из мяса и кожи на землю, кое-как прикрыл его травой и песчаной почвой, и длинными скачками понесся к не ожидавшей такого боргиене. Та между тем издалека наблюдала за этими действиями, радуясь тому, что вскоре выкопает чужую добычу и наестся ей. Когда же она увидела разъяренного приближающегося протилацина, то решила, что лучше всего будет поскорее смыться. И после недолгого раздумья хищница поспешно ретировалась.
Протилацин недолго гнался за ней. Когда боргиена сиганула в ближние заросли, он снова повернул назад, выкопал зарытое мясо, вновь вцепился в него зубастой пастью и продолжил путь.
Спустя немного времени протилацин достиг своей цели.
Тесные и низкие скальные стены под сводом из густых веток кустарника были логовом для всего его семейства. На плоской вершине отдыхала самка. Она имела ту же окраску, что и самец, но была меньше и слабее его. Под кустом слонялись без цели и четверо детенышей, неуклюже гоняясь за ящерками или крупными насекомыми. Каждый из них заботился лишь о себе и был равнодушен ко всему, не связанному с пищей.
Когда самец остановился перед скалой, он выпустил из пасти остаток пойманной добычи.
Все детеныши мигом устремились к принесенной еде и алчно набросились на нее. Но поесть спокойно им не дали. Вниз со скалы внезапно спрыгнула самка, подошла к мясу и, грубо оттеснив детенышей, оторвала себе большой кусок, с которым отбежала в сторону, чтобы спокойно его проглотить. После этого юные протилацины снова накинулись на кровавые ошметки и теперь уже никто не нарушил их пира.
С приятно наполненными животами они исчезали в густом кустарнике, где у каждого был свой уголок для ночного отдыха. До того, как на мир спустилась ночная тьма, самец с самкой тоже скрылись в логове.
Все стихло. На темный небосвод, словно бы прибитый к бесконечному простору Вселенной золотыми, серебряными и красноватыми гвоздиками звезд, выплыл из туч белый диск луны и ее бледный свет разлился по спящему краю.
Ночь шла по степи и древней чаще. Шла тем размеренным шагом, каким шла вчера и каким пойдет завтра, тем шагом, каким ей никогда не суждено догнать день, за которым она всегда кралась тенью, обреченная вечно преследовать, но никогда не настигнуть. Не зная преград в своей погоне за днем, ночь шла за ним прямым путем, через глубокие ущелья и высокие горы, через широкие равнины пустынь и через моря, идя до бесконечной пропасти на западе, но все напрасно — ей никогда его не догнать.
И в этой бесконечной гонке ночь снова сменилась днем.
Свет разлился по всему краю и коснулся закрытых глаз спящих. Сперва совсем нежно, так что веки едва затрепетали, потом все сильней и настойчивей, пока они широко не открылись.
Пробудилось ото сна и семейство протилацинов.
Взрослые животные еще лениво потягивались в теплом логове и равнодушно глядели на своих визжавших от голода детенышей. Протилацинам не хотелось вставать и брести покрытыми росой высокими травами, они ждали, пока солнце высушит капельки.
Как только это случилось, старшие тут же воспряли к жизни. Голод выталкивал их из логова и гнал к широкой равнине на охоту.
И вот пара хищников побежала мягкой рысью, а за ними по пятам следовали детеныши.
Они промчались сквозь редкий кустарник, потом по широкой равнине, далеко обойдя низкую, сложенную из огромных глыб скалу.
Здесь протилацины внезапно приостановили свой бег.
Перед низкой скалой стоял диковинный трехпалый представитель протокопытных — теозодон с маленьким, недавно родившимся детенышем.
Самец-протилацин тотчас же направился к нему, за ним спешила самка со своими четырьмя отпрысками. В глазах хищников горели огоньки голодной жажды свежего мяса. Самец быстрым прыжком отрезал копытному путь отступления к скале, так что травоядные теперь подвергались атаке спереди, сзади и с боков.
Но самка теозодона твердо вознамерилась защищать себя и свое потомство. Она была величиной примерно с теленка, с длинными сильными ногами, а на вытянутой шее сидела голова, в чьей раскрытой пасти виднелись мощные зубы. Немалый опыт протилацина говорил ему, что здесь не получится легкого и быстрого боя. Если бы он был один, то, скорее всего, отступил бы, так как понимал — крепкие зубы травоядного способны одним махом вырвать большой кусок мяса из его тела и пришлось бы выдержать много болезненных ударов, нанесенных сильными ногами. Но вдвоем с самкой они могли напасть каждый со своей стороны, в зависимости от того, насколько хитро и ловко проведут атаку.
Потому самец и медлил с нападением. Он по широкому кругу обошел теозодона с детенышем, неотрывно глядя на него, но пока что осторожно выжидал. А вместе с ним и самка с четырьмя юными протилацинами.
Теозодон внимательно наблюдал за хищниками, понимая, что убежать не удастся, разве что бросить детеныша на произвол судьбы. Но о том не могло быть и речи — самка всеми силами опекала новорожденного. Она жила лишь ради него, играла с ним и проявляла самую нежную заботу.
А теперь они с детенышем оказались в большой опасности.
* * *
Неподалеку оттуда по травянистой равнине не спеша пробиралась могучая птица. Это был фороракос.
Временами он останавливался и поглядывал по сторонам, а когда ничего не обнаруживал, то снова шагал своим кружным путем. Видимо, этого пернатого великана пробудило ото сна восходящее солнце и теперь он отправился на утреннюю охоту.
На его пути оказался огромный валун, на который фороракос заскочил мощным толчком сильных длинных ног. Там он замер, внимательно разглядывая весь широкий край.
Птица была три метра в высоту. На длинной шее находилась довольно большая голова с длинным, слегка сжатым с боков клювом, прямым у основания, а в передней части крючковидно загнутым. Высокие, неоперенные ноги заканчивались длинными ступнями с укороченными пальцами, на которых росли острые и загнутые когти. Тело птицы было мощным, коренастым, а крылья — маленькими и недоразвитыми. На темени торчал невысокий хохолок из серебристо-белых перьев. Примерно так выглядел хищный родственник современных журавлей. Любая рептилия и любое не очень крупное млекопитающее с большой вероятностью расстались бы с жизнью, повстречавшись с голодным фороракосом.
Хищная птица, поворачивая голову, направляла во все стороны свой острый взгляд.
Вот он уперся в скалу неподалеку. Глаза фороракоса загорелись, он возбужденно щелкнул несколько раз своим грозным клювом. Птица заметила там теозодонов, окруженных стаей сумчатых хищников. Она поняла, что сегодня не потребуется долго искать то, чем можно было бы утолить свою ежедневную утреннюю потребность в еде.
