Татар. В широких промежутках между их кочевьями, милях на десяти и больше, не
было никому ВОЗМОЖНОСТИ ни поселиться, ни проехать безопасно за их разбоями и
хищничеством. Враги крымского хана и слуги турецкого султана, буджацкие наездники
безнрестанно вторгались в польские пределы, не входя глубже шести или семи миль, п,
после нескольких дней грабежа, возвращались обремененные добычей. Турция,
повидимому, смотрела с удовольствием на то, что южные окраины Польши вечно
терпели беспокойства и утраты, вечно находились в оборонительном положении.
II вот эти-то Татары долженствовали сделаться главным неводом к нарушению
мира. В случае упреков со стороны сейме-
.
53
вых предеташитолей Речи Посполити, король мог заслониться постановлением,
обязывавшим его „отвращать опасности, грозящие государству, каковы суть набеги
Татаръ". На этом осповании мог ои, под видом войны оборонительной, начать войну
наступательную. Очистив Буджаки и стоя еь войском над Дунаем, дал бы он сигнал
общего восстания христиан Турции, ,а принимая господарей под свое покровительство,
на что имел всяческое право, этим самым начал бы войну с Турцией. Волей и неволей
должна была бы тогда Речь Посполитая помогать ему, еслнбы не хотела ждать *
страшного возмездия.
Начертав мысленно план великой войны в строжайшей тайне, так что и ближайшие
ко двору сановники не догадывались, в чем дело, король повелел призвать в Варшаву
нужных ремесленников, инженеров и вербовщиков, а сам, позабавившись якобы
беззаботно в замке комедией, отплыл по Висле вместе с королевой на охоту в Стембов.
Но там, под влиянием венецианского посла, изменил план действия и решился
выступить с своим замыслом открыто* Вернувшись в мае с охоты, Владислав объявил
публично Турецкую войну, н с лихорадочной поспешностью начал приготовления,
точно как будто совершившимся фактом, энергией своих движений и молвой о
приготовлениях хотел увлечь за собой республиканское государство и подавить в нем
оппозицию.
Это был такой взрыв долго сдерживаемой страсти к славе и величию,
несчастнейшей из польских страстей, что последовательно идущий к своей цели
канцлер должен был ужаеиутьса орудия собственной мечты своей.
Варшава вдруг начала наполняться войском. Предводитель королевских трабантов,
Ян Денгоф, получив повелеиие вербовать гвардию, устроил в самой Варшаве контору
вербовки. Капитаны Плайтер и Корфь, произведенные теперь в подполковники,
вербовали шляхту в Мазовецком воеводстве. Коронная хоругвь была отдана Антонию
Пацу, с повелением набрать несколько полков конницы. Отовсюду звали на войну.
Арсенал наполнялся рабочими, замокъ—новобранцами.
Королевский дворец в Уяздове стоял как бы посреди лагеря, окруженный
палатками, возами, торговками н шумно толкающимися жолнерами. Оседланные коїш,
поминутно выбегающие вестовые, наплыв разнообразно вооруженных офицеров,
муштрующиеся на площади отряды пехоты, звяканье оружия u толпящиеся караулы,—
все это характеризовало главную квартиру полководца, а не резиденцию короля
54
Сам Владислав, помолодевший, возбужденно деятельный, назначал полковников н
капитанов, отправлял вербовщиков за-гранпцу, пехоту вербовал лпчяо, приказывал
объезашть лошадей, ревизовал ежедневно арсенал. При нем изготовлено 86 пушек,
огромный запас пороху, ядер, бомб и гранат: все это 18 (8) мая должно было идти во
Львов.
С началом августа кампания должна была открыться. В Яссах была назначена
главная квартира короля. Там господари должны были собирать съестные припасы,
фураж и материалы для постройки мостов.
Все приготовления делал король открыто, перед глазами всего света. На
поверхиостный взгляд, ему оставалось только выступить в поле. Но это были действия
или человека сумасшедшего, или же короля, задумавшего решительным движением
спасти государство свое от олигархов, рискуя семейными жертвами и личными
опасностями.
Возможности такого замысла не допускали фактические короли Польши, которым и
во сне не снилось, что даже козак скоро будет нагибать их под свою дикую волю.
Оссолинскиии испугался ответственности перед соправителями своими за поддержку
титулярного короля. Взвешивая две соперничающие силы, канцлер знал, что король
неспособен восторжествовать над оппозицией и увлечет его своим падением, если он
останется явно па стороне государя, возмутившагося против подданных. „Если же
провидению святого маестата Божия® (мог думать на своемъ'языке Оссолинскиии)
„будет угодно восстановить так внезапно Восточную Империю, как внезапно устранен
им с моего жизненного пути непреодолимый соперник, Януш Острожскии, то новый
император без такого каицлера не обойдется, и, при его слабом характере, не трудно
будет мне стать одесную всемирного властителя®.
Оссолинекий решился действовать патриотически. Когда Владислав просил его
приложить канцлерскую печать к так называемым притоведпим листам, которыми
ротмистры уполномочивались вербовать в Польше и за-грашщею войско, канцлер
отказал королю в просьбе. Того мало: он сделался противником войны, которую две
недели назад, вместе с королем, обдумывал.
Отказ в печати со стороны канцлера был делом законодательной
предусмотрительности Шляхетского Народа, вечно боявшагося самовластия не только
в государе своем, но и в его сановниках. Канцлер обыкновенно присягал пе печатать
иришоведныхъ
.
55
листов против общественного права, дабы король не мог собрать войско без
позволения своей республики.
Но противником Турецкой войны Осеолинский сделался из опасения междоусобия,
которое могло бы вспыхнуть в Польше ради подавления королевского самовластия. В
то же самое время Турция могла б обратить все силы на Польшу, помирившись с
Венецией. В этом Осеолинский, как человек государственный, был тоже прав. II
турецкое могущество, и венецианское торгашество понимал он вернее своего короля.
Турция в самом деле, видя, что ей грозит война с севера, готова была заключить мир с
Венецией; а синьория, как видно, на то и рассчитывала: ибо, в то самое время, когда
Тьеполо так ревностно хлопотал в Варшаве о Турецкой войне, она в Стамбуле, при
посредстве французского посла, старалась о мире. Синьория решилась купить мир с
Турками громадными суммами, и продолжала войну так, „как будто не хотела
раздражить султана*. Ей было нужно, чтобы Владислав IY выступил открыто с
Турецкой войною, чтоб он обнаружил свои замыслы, и чтобы Турция узнала, чти)
делается в Варшаве. Сам Тьеполо служил ей бессознательным орудием для ослепления
размечтавшагося воителя: он обещал королю три миллиона скуди субсидии, в в случае
когда бы Турция перенесла войну в Польшу, но, по своим инструкциям, не подавал
никакой надежды, чтобы Венеция захотела заключить оборонительно-наступательный
договор с Польшей и обязалась не заключать с Турцией мира без согласия короля; а
король до того увлекся погонею за славой, что принимал, зажмуря глаза, все условия
синьории, не обязывая Венеции пи к чему с её стороны.
К этим двум извинительным причинам отступничества канцлера присоединился
еще и недостаток денег, необходимых для ведения войны, которая требовала издержек
громадных. Здесь неспособность короля к великим предприятиям выказалась
поразительно. Он твердил, что у него довольно средств, и уже в первые дни
приготовлений должен был запять у своей нелюбимой королевы
80.000
злотых, которые раздал полковникам и капитанам. Это само по себе
гнусно, но в герое Христианства еще гнуснее данное Марии Гонзага обещание, что за
этот заем он будет раздавать все должности не иначе, как через её руки. Суммы,
которые обещал Тьеполо от папы и от князя тосканского, оказались весьма
сомнительными. 250.000 талеров, которые венециянский посол занял под собственное
обязательство по 7% у королевы, не были достаточны для войны, которую король
постановил вести приватно, безъ
56
.
помощи Речи Посполитой. На одни работы в арсенале шло у него ежедневно по
1.000 дукатов, а как приготовления были рассчитаны на три месяца, то один арсенал
требовал ISO.000 талеров. Желая навербовать 30.000 войска, надобно было но крайней
мере „дат на руку® простым жолнерам столько, что это составляло до миллиона
флоринов, не считая покупки лошадей, мундиров, возов и платы офицерам. Сколько же
