Ознакомительная версия.
Штаб армии настойчиво требовал, чтобы атака Плевны была подготовлена массированным артиллерийским обстрелом вражеских позиций. 16 (28) июля Криденер получил телеграмму главнокомандующего, содержавшую четкий приказ:
«План вашей атаки Плевны одобряю, но требую, чтобы до атаки пехоты неприятельская позиция была сильно обстреляна артиллерийским огнем»[164].
В письме же Непокойчицкого от 16 (28) июля, которое в ночь с 17 (29) на 18 (30) доставил Криденеру штабс-капитан Андриевский, акцент приказа главнокомандующего был даже усилен:
«Великий Князь особенное внимание обращает на то, что вы имеете до 150 орудий и что ими следует воспользоваться с тем, чтобы разгромить противника, употребя для этого хотя бы целые сутки (курсив мой. – И.К.), и затем наступать пехотой»[165].
В соответствии с полученными указаниями Криденер и решил действовать. Утром 18 (30) июля батареи IX корпуса открыли огонь по гривицким укреплениям, но еще до этого великому князю в Тырново была направлена телеграмма следующего содержания: «Шт.-кап. Андриевский прибыл. Завтра утром, 19-го числа, перехожу в наступление»[166].
Очевидно, что Криденер решил потратить сутки на огневую обработку вражеских позиций. А ведь за сутки артподготовки оценка ситуации вполне могла бы измениться. Прежде всего, под воздействием понимания малой эффективности артиллерийского обстрела хорошо выстроенных земляных укреплений. И в день штурма стрелка выбора качнулась именно в эту сторону. К двум часам дня от Шаховского не было никаких известий, в лощине за гривицким редутом виднелись большие резервы противника, а «особенного превосходства действий нашей артиллерии над неприятельской» явно не просматривалось. В это время Криденер и высказал «намерение» «отложить атаку»[167]. Но в три часа ординарец наконец привез долгожданное сообщение от Шаховского. Оказалось, что атака на левом фланге уже идет! В этих условиях Криденер приказал двинуть на противника и части своего корпуса. Таким образом, атака началась не 19 (31), как предполагал Криденер, а 18 (30) июля. Инициатива неугомонного Бискупского сломала последнюю надежду на принятие более разумных решений. Поражение становилось неминуемым.
Мандраж – вот, пожалуй, наиболее точное русское слово, которым можно выразить состояние командования русской армии после второго поражения под Плевной. Сразу поползли слухи, что турок в Плевне чуть ли не 80 тысяч!
Интересно, что этот «прирост» сил Османа-паши начался в головах отцов-командиров русской армии уже после первой неудачи 8 (20) июля. Перед вторым штурмом, 18 (30) июля, и Криденер, и Шаховской оценивали силы турок в Плевне «от 50 до 60 тысяч, из которых более 40 таборов низама, несколько эскадронов регулярной кавалерии и большое число черкесов и башибузуков». Число орудий плевненского гарнизона оценивалось в 65–70 единиц. Силы же изготовившихся к атаке русских частей насчитывали около 27 000 штыков, 2800 сабель при 176 орудиях . И даже исходя из таких, казалось бы, мрачных соотношений, Криденер и Шаховской все же атакуют, и атакуют без должного взаимодействия. Цена такому командованию – более 7 тысяч убитых и раненых. Турки оценивали свои потери до 3500 человек убитыми и ранеными[168].
Уже через несколько дней после неудачного штурма 18 (30) июля Криденер, сознавая растущее влияние прессы, оправдывался перед корреспондентами: мол, он же говорил, что сил для штурма недостаточно, но его заставили, у него был приказ главнокомандующего.
Да, главнокомандующий великий князь Николай Николаевич оказался далек от военной аналитики. После неудачи 8 (20) июля он приказал тупо повторить штурм Плевны. Но ведь никто: ни сам Криденер, ни Шаховской, ни чины корпусных штабов и штаба армии – никто открыто не предложил главнокомандующему иного варианта. Никто даже не решился возражать, и все иные варианты так и умерли на листах штабной переписки. А ведь великий князь не был ни сумасбродом, ни злобным, мелочным самолюбцем. Он мог вполне нормально, по-деловому воспринимать обоснованные мнения других, отличные от своих собственных.
И.В. Гурко вспоминал, как князь А.К. Имеретинский, рассказывая ему все перипетии, предшествовавшие «Второй Плевне», говорил:
«Нет в нас гражданственности… оттого нет у нас генералов, способных принять на себя какие-либо решения, а на войне нерешительность во сто крат пагубнее бездарности»[169].
И как бы развивая мысль князя, полковник М.А. Газенкампф записал в своем дневнике:
«При таких условиях наши дела всегда будут висеть на волоске. Одна вздорная случайность, вроде неудачи 8 июля под Плевной, может все испортить. Ибо, при отсутствии обдуманности и последовательности, мы легко теряемся, а вследствие этого спешим и второпях делаем такие промахи, поправлять которые потом трудно и долго»[170].
Вторая атака Плевны 18(30) июля 1877 г.
Из книги: Золотарев В. А. Противостояние империй. Война 1877-1878 гг. Апофеоз восточного кризиса. М.: Animi Fortitudo, 2005. С. 41.
А отсутствие «обдуманности» и легкомысленная спешка просто бросались в глаза. Уже само распределение сил говорило о многом. Из имевшихся на театре военных действий 15 пехотных дивизий для атаки Плевны были определены только три. Остальные 11 дивизий (16-я дивизия IV корпуса находилась на марше) «употреблены были для целей обороны и наблюдения за противником». Главнокомандующий возлагал большие надежды на превосходство Криденера в артиллерии и, может быть, поэтому не двинул к Плевне большие силы. А возможность такая была. К 18 (30) июля, по расчетам специалистов Военно-исторической комиссии, можно было вполне притянуть к Плевне еще 11 пехотных батальонов и 40 орудий[171].
Кстати, реальные силы, которыми располагал Осман-паша к 18 (30) июля, после того как за три дня до этого вытеснил русских и занял Ловчу, составляли около 23 тысяч штыков, 600 сабель и 58 орудий. И это по данным штаба армии. Но им Криденер не верил и считал их заниженными. По данным же Талаат-бея, к 18 (30) июля плевненский гарнизон насчитывал и того меньше – 19–20 тысяч человек[172]. Именно поэтому турки, отбив второй штурм, снова с облегчением вздохнули и, как 8 (20) июля, не преследовали отступавшие русские части.
Глава 3
Кадры и разведка решают все!
Вот здесь вполне уместен один вопрос. Если перед началом войны, как писал Н.Н. Обручев, «расположение турок было известно почти батальон в батальон», то от чего же такая степень преувеличения турецких сил? От страха, что ли?.. Ситуация выглядит весьма противоречивой. С одной стороны, в обширной дореволюционной литературе, посвященной русско-турецкой войне, и прежде всего в опубликованных материалах Военно-исторической комиссии, действительно есть немало свидетельств того, что перед началом войны руководство русской армии располагало достаточно точными данными о численности и местоположении сил противника. С другой стороны, та же литература дает порой такое описание действий русского командования, которое заставляет думать, что оно в своих действиях исходило из чего угодно, только не из этой «достаточно точной» информации. Ее как бы не было и в помине.
Генерал, вы струсили… извольте полечиться
Бесспорно то, что уже первые месяцы войны доказали поистине неиссякаемый запас мужества солдат и офицеров русской армии. В то же время стала ясна очевидная слабость профессиональной подготовки значительной массы ее командного состава. Прежде всего, это проявлялось с уровня командования бригадой и выше. Такие, как И.В. Гурко и М.Д. Скобелев, здесь были скорее исключением.
«Настоящая беда в том, что куда ни повернись – везде недомыслие и беспомощность», – так характеризовал состояние армейского управления полковник Генерального штаба М.А. Газенкампф. В полевом штабе армии он вел официальный журнал боевых действий и руководил военными корреспондентами. Во время пребывания Александра II на театре военных действий Газенкампф составлял для него ежедневную сводку, которую подписывал главнокомандующий. Полковник пользовался доверием и покровительством Николая Николаевича, поэтому он был «своим» в ставке и являлся одним из наиболее осведомленных офицеров[173].
Оценка вездесущего Н.П. Игнатьева была не менее жесткой: «штаб Николая Николаевича составлен из ничтожеств и неудовлетворительно организован», все распоряжения «исполняются… отвратительно, легкомысленно, чтобы не сказать более», исполнительность отсутствует[174].
А вот штрихи Газенкампфа к портрету начальника штаба армии и его помощника:
«Старческая апатичность Непокойчицкого и бестолковая суетливость вечно растерянного Левицкого… оказывают весьма серьезное влияние на ход военных действий. Главная беда в том, что оба постоянно упускают из виду расчет времени. Вследствие постоянных колебаний, неспособности оценить обстановку и отсутствия военного чутья – все распоряжения запаздывают»[175].
Ознакомительная версия.
