позволяет мне ограничиться конспективным изложением. Действуя в соответствии с общим правилом римской юриспруденции — по возможности, ничего из старых законов не менять, а дополнять их, используя пробелы, неясности и умолчания, — римские магистраты и знатоки права шаг за шагом обставили право домовладыки над жизнью и свободой подвластных большим числом ограничений. Так, не отменяя древний закон, позволявший отцу продать сына в рабство три раза, они постановили, что, поскольку в законе речь идет именно о сыне, дочь можно продать только один раз. Равным образом, отталкиваясь от того факта, что в Законах XII таблиц не было разъяснено, что происходит с женой проданного в рабство сына (и ее приданым) и их детьми, они очень рано запретили продавать в рабство женатых сыновей. В классическую эпоху считалось недопустимым самочинно убить отпрыска — разве что в порыве гнева и на месте преступления; домовладыке следовало обвинить его перед префектом или президом провинции, иначе казнь считалась расправой и убийством [3940].
Важнейшей тенденцией следует считать укрепление прав подвластного на пекулий. Со времени Августа, сын был свободен в распоряжении тем имуществом, которое он приобрел на воинской службе, — оно называлось peculium castrense, т. е. "лагерный пекулий" [3941]. Согласно Марциану, это понятие охватывало также то имущество, которое сын получил в дар от родных, пока служил в армии [3942]. Лагерным пекулием он распоряжался так, словно был отцом семейства, в частности, был волен завещать его по своему усмотрению [3943]. И лишь в отсутствие завещания лагерный пекулий передавался отцу, притом не в качестве наследства, а в качестве пекулия, который как бы возвращался домовладыке [3944]. При Адриане термин peculium castrense был распространен на имущество ветерана, а при Константине Великом — и на имущество чиновников императорского двора. В дальнейшем возникло понятие peculium quasi castrense, приложимое к имуществу, нажитому на любой государственной, а также церковной, службе. Наконец Юстиниан постановил, что дети и братья обладателя такого имущества наследуют ему и без завещания, и лишь при отсутствии таковых оно "возвращается" к отцу семейства в качестве пекулия [3945]. Последняя оговорка (по сути своей, конечно, фикция) важна как напоминание о том, что основы отеческой власти сохранялись и в VI в. и что домовладыка оставался единственным распорядителем фамильного имущества [3946].
Параллельно происходило укрепление прав подвластных на имущество, полученное в наследство от матери (bona materna), а затем и от материнской родни (bona materni generis). Эдиктами Константина от 319 г. и, соответственно, Аркадия и Гонория от 401 г. эти виды имущества объявлялись собственностью детей, отец же считался пользователем [3947]. Эдикт Феодосия и Валентиниана от 435 г. распространил этот принцип на lucra nuptialia, т. е. свадебные подарки, полученные женой от мужа [3948]. Наконец, Юстиниан постановил, что сыну принадлежит все, что он приобрел иначе, чем ех re patris [3949]. Такое имущество стало называться bona adventicia. Домовладыка сохранял на него узуфрукт — если только лицо, передавшее это добро сыну, не оговорит противоположное в дарственной или в завещании. В этом случае имущество именовалось bona adventicia irregularia и в правовом отношении уже ничем не отличалось от лагерного или квазилагерного пекулия.
Римские юристы, похоже, мало размышляли о природе прав подвластных на семейное имущество. Более важным им казалось уточнить нюансы перехода прав и обязательств от одного домовладыки к другому. Их неготовность описать объем и характер прав подвластного на семейное имущество находит известное оправдание в том, что это вообще очень сложная проблема, лежащая в сфере не только права, но также морали и внутрисемейных обычаев, и не решенная и по сей день. Для римлян она осложнялась тем, что к числу подвластных относились не только члены семьи, но и рабы [3950].
Анализ редких суждений на этот счет приводит к выводу, что реальная действительность была много сложнее нормы, объявлявшей отца семейства безраздельным распорядителем семейного имущества. Так, Гай обронил замечание о том, что sui heredes "называются так потому, что являются семейными наследниками и еще при жизни домовладыки считаются как бы собственниками" [3951]. Развивая эту мысль, Павел квалифицировал обретение наследства подвластными как "продолжение доминия", поскольку "после смерти отца они не столько получают наследство, сколько продолжают свободное управление имуществом" [3952]. Как-то раз у него промелькнуло упоминание о "фамильном имуществе" [3953]. Одна из новелл Юстиниана содержит не менее удивительное утверждение о том, что при совместном долевом наследовании отца и сына они "рассматриваются по природе как почти одно и то же лицо" [3954]. С другой стороны, между домовладыкой и подвластными существовали реальные имущественные противоречия — не только по поводу наследства, но и предоставленного подвластному пекулия или распоряжения приданым его жены. В некоторых случаях, не посягая на полномочия отца семейства, цивильное право рассматривало подвластного с тех же позиций, что и любого другого человека, вступившего в деловые отношения с домовладыкой. В частности, в вопросе о продолжительности узуфрукта права подвластного не отличались от права лица sui iuris: узуфрукт предоставлялся пожизненно [3955].
Таким образом, к концу античной эпохи домовладыка был далеко не свободен в распоряжении семейным имуществом: его права были ограничены со стороны других членов семьи, чьи интересы защищала гражданская община. Однако civitas ограничивала имущественные права даже совершенно одинокого домовладыки — если его действия затрагивали интересы самой общины. И это еще одна отличительная особенность античной (точнее, римской) формы собственности.
Как и защита имущественных прав младших членов семьи, защита прав общины диктовалась в конечном счете заботой о ее воспроизводстве и полноценном функционировании. Ярче всего эта забота проявлялась в нормах, противодействующих пустованию земли. Любой гражданин, занявший пустующее имение и использующий его рачительно, считался его законным владельцем и мог отстаивать это право против бывшего владельца или собственника [3956]. Пустующим считалось имение, лежащее втуне более трех лет, и это жесткое правило вполне согласовывалось с общественным мнением, порицавшим хозяев, которые допускали превращение своей земли в пустошь [3957]. Законное обладание землей было настолько сопряжено в сознании римлян с ее полноценным использованием, что этот принцип распространялся и на государственные земли [3958], где допускалась лишь имевшая владельческую защиту аренда, тогда как частной собственности не было места, по определению. Строго говоря, известные из источников случаи отчуждения владельцами таких земель являлись отчуждением не самой земли, а некоторых прав, вытекающих из факта владения, а именно использования, передачи по наследству и т. д.
Такой подход не
