На дальнейших допросах, когда Войноральскому предъявили письменные показания запуганных жандармами Андрея Кулябко и жены Надежды Павловны, он был вынужден признать ряд фактов, сославшись на провалы в памяти. Но большего жандармские чиновники не могли от него добиться никакими устрашающими мерами.
В связи с тем, что Войноральский был одним из активнейших участников движения, его деятельность отразилась в материалах следствия по нескольким губерниям: Саратовской, Пензенской, Самарской, Симбирской, Тамбовской, а также по Москве и Петербургу.
24 февраля 1875 г. Войноральский был заключен в Петропавловскую крепость в Петербурге, где находился в одиночной камере свыше 10 месяцев. После этого он был переведен в открывшийся летом 1875 г. дом предварительного заключения. Здесь и были размещены в ожидании суда народники.
Деятельный характер Войноральского не позволял ему спокойно ждать конца следствия. Он решил бежать. Ему и Ковалику удалось привлечь на свою сторону двух тюремных надзирателей -- Мельникова и Ерофеева. Товарищ прокурора распорядился разместить Войноральского и Ковалика на разных этажах дома предварительного заключения и подальше друг от друга. Однако благодаря стараниям надзирателей камера Войноральского оказалась под камерой Ковалика, и друзья могли общаться между собой перестукиванием по трубам вентиляции.
Однажды Войноральский постучал Ковалику по трубе:
-- Надо вместе обсудить побег, когда будет ночное богослужение. Я постараюсь уговорить надзирателя Ерофеева выпустить меня из камеры.
Ковалик ответил:
-- Я попробую поговорить с надзирателем Мельниковым, чтобы он отпер камеру и мы могли остаться вдвоем в моей камере на ночь.
Переговоры состоялись, и согласие надзирателей было получено. Видимо, Ерофеев и Мельников попали в надзиратели случайно. Они иногда вступали в разговор с заключенными и начинали понимать, что эти люди не такие, каких им приходилось встречать в своей жизни. С каждой новой беседой надзиратели все больше проникались сочувствием к политическим. Слова о страданиях народа и несправедливом устройстве жизни трогали до глубины души. Наконец, вопреки своим служебным обязанностям они решили помочь бежать Войноральскому и Ковалику, считая это святым делом. Мельников и Ерофеев обещали сделать копии ключей от камер и отвлечь внимание других тюремщиков в случае необходимости.
Перед ночным богослужением надзиратель Мельников пропустил Войноральского в камеру Ковалика, и друзья остались на некоторое время вместе и наметили план побега. В ночь с 8 на 9 апреля оба надзирателя ушли спать в одну из свободных камер, находящуюся в противоположной стороне от камеры Войноральского. К этому дню в распоряжении Ковалика и Войноральского оказались ключи от камер. Ковалик, отперев свою камеру, спустился к Войноральскому и выпустил его. Затем они вышли на галерею третьего этажа, привязали к перилам веревку, свитую из изрезанных и связанных вместе кусков пледа, полотенец и простынь, открыли окно и стали спускаться вниз на Захарьевскую улицу.
Была довольно светлая петербургская ночь. Недалеко оказался извозчик. Благополучно спустившиеся беглецы уже садились в пролетку, как вдруг раздался крик прохожего, который принял их за уголовников. План побега сорвался. И беглецы, и надзиратели понесли суровое наказание. Надзиратели были арестованы, а Войноральского и Ковалика посадили на несколько дней в карцер. Карцер представлял собой помещение без окон, где арестованные находились в абсолютной темноте на голом асфальтовом полу. В нем было трудно дышать из-за жары, создаваемой находящейся рядом котельной. Обессиленными и чуть живыми вышли Войноральский и Ковалик из карцера.
С 26 июля 1876 г. Войноральского и других "наиболее опасных преступников" до начала суда перевели в Петропавловскую крепость. А примерно за 5 месяцев до этого в дом предварительного заключения был помещен и И. Н. Мышкин, доставленный в Петербург после неудавшейся попытки освободить Н. Г. Чернышевского. Мышкин действовал решительно, смело, изобретательно, но он не смог предусмотреть всего и не знал последние инструкции в отношении контроля за охраной Чернышевского. После отбытия им срока каторги Чернышевского перевели в Вилюйск. Этим власти хотели изолировать его от всего мира в одном из наиболее глухих мест Сибири. За каждым шагом Чернышевского в Вилюйском остроге следили. Острог был окружен непроходимой тайгой. В острожной камере было мало света и сыро. Все это должно было, по замыслу властей, подрывать здоровье Чернышевского. Попытки освободить Чернышевского предпринимались многими революционерами. Но проникнуть к нему в Вилюйск удалось только Ипполиту Никитичу Мышкину. Добравшись до Иркутска, он сумел в иркутском жандармском управлении расположить к себе писаря. От него Мышкин получил нужные бланки документов, сделал слепок печати и скопировал нужные подписи жандармских офицеров. После этого он устроился в телеграфную школу Иркутского телеграфного округа для изучения профессии телеграфиста. Получив нужные бланки депеш, которые приходит в жандармское управление из Петербурга, он оформил подложные документы для подтверждения его полномочий о переводе Чернышевского из Вилюйска в другое место. 12 июля 1875 г., переодетый в жандармскую форму, Мышкин добрался до места заключения Чернышевского и предъявил жандарму предписание о выдаче Чернышевского поручику Мещеринову (под такой фамилией выступал Мышкин) для перевода в Благовещенск. Жандарм отказал в выдаче Чернышевского, поскольку совсем недавно из Петербурга было получено предписание якутскому губернатору не допускать к Чернышевскому никого, несмотря на любые официальные документы. Это было связано с донесением царской агентуры из-за границы о готовящейся очередной попытке освобождения Чернышевского. О приезде поручика Мещеринова в Вилюйск сообщения от якутского губернатора не поступало. Мышкину пришлось заявить, что он поедет к якутскому губернатору и выяснит причины этих безобразий. В сопровождающие ему навязали двух казаков. По дороге, отъехав подальше от Вилюйска, Мышкин попытался отделаться от них, ранил одного казака и скрылся в лесу. Но он не знал местности и вскоре был обнаружен здешними властями. Его заковали в кандалы, поместили сначала в якутскую, а затем в иркутскую тюрьму. Однако ничего не добившись от Мышкина, власти отправили его в Петербург, куда он прибыл в январе 1876 г.
Порфирий Иванович Войноральский, как и другие узники дома предварительного заключения и Петропавловской крепости, дожидаясь суда долгих три года, задумывались над причинами неудачи своего плана поднять крестьян на восстание. Они пытались опереться на стихийный протест крестьянства в борьбе за землю и волю, верили, что крестьяне, привыкшие к общинным порядкам, сразу воспримут социалистические идеи переустройства общества. Но этого не произошло. Отдельные проявления недовольства нигде не вылились в значительные выступления, кроме восстания крестьян в Чигиринском уезде Киевской губернии в 1876 г. Здесь группа Стефановича использовала недовольство крестьян введением подворного землепользования. Стефанович играл на вере крестьян в доброго царя, предложив быть их ходоком к государю. Через некоторое время Стефанович сделал вид, что якобы вернулся и рассказал крестьянам о своей встрече с царем. Царь, по словам Стефановича, будто бы велел ему передать крестьянам, что назначает его своим комиссаром для создания крестьянской вооруженной дружины. Вооружение крестьян происходило почти открыто, и число дружинников насчитывало несколько сот человек. Но по доносу начались аресты. Руководители восстания и масса дружинников были арестованы. Многих отправили в ссылку в Сибирь.
Войноральский и его товарищи позднее узнали о Чигиринском восстании и, как большинство народников, не одобрили тактику, рассчитанную на укрепление веры крестьян в справедливого царя.
Для всех участников "хождения в народ" стало ясно, что поднять народ на восстание не удастся без создания тайной централизованной организации, которая должна сплотить силы народников.
Попытку создания Всероссийской социально-революционной организации оставшиеся на свободе народники предприняли уже поздней осенью 1874 г. в Москве. Образовался кружок "москвичей", куда вошли вернувшиеся из-за границы обучавшиеся гам студенты и студентки, а также петербургские рабочие, осевшие в Москве. Это была первая организация, в которой объединились вместе интеллигенция и рабочие.
Русские девушки уезжали учиться за границу -- в Швейцарию, Германию, Францию -- получать высшее образование, так как не имели такой возможности у себя на родине, но страстно хотели овладеть науками, чтобы активно участвовать в общественной деятельности наравне с мужчинами. Среди них были сестры Вера и Лидия Фигнер, Софья Бардина и многие другие, Русское правительство потребовало от студенток прекращения учебы и возвращения на родину под угрозой запрещения им любой деятельности в России. Это только усилило среди девушек дух протеста и решимость бороться с царским деспотизмом.
