изгнание из родного города [180], а его собственное имущество отходило в королевскую казну [181]. Решив обратиться в уголовный суд, Оливье рассчитывал добиться конфискации имущества Маргарет, когда «потерпевшим», в соответствии с законом, вернули бы «украденные» у них вещи.
Однако – и это второе, что вызывает удивление в данном деле, – Оливье Мальнери составил очень странный документ. Он объединил в одном иске два совершенно различных обвинения – в воровстве и в колдовстве – указав, что его «тетка» Маргарет не только обокрала всю свою семью, но и пыталась навести на него самого порчу, чтобы ей не пришлось возвращать украденное.
Почему Оливье не захотел ограничиться одним обвинением в совершении кражи? Зачем ему понадобилось дополнительно обвинять Маргарет в колдовстве? Какое отношение могло иметь это обвинение к спору о наследстве? Ответы на эти вопросы оказалось получить очень непросто.
* * *
С материальной точки зрения уголовный процесс по делу о колдовстве был крайне невыгоден Оливье Мальнери и его братьям. В случае признания Маргарет ведьмой все ее имущество окончательно и бесповоротно отходило в королевскую казну, и родственники не получали бы ничего. (Илл. 12)
О конфискации имущества человека, осужденного за колдовство, в пользу короля речь заходила, к примеру, в деле Гуго Оливье из Милло, рассмотренном в Руэрге около 1320 г. После казни «колдуна» его сыновья – Гуго, Бернар и Дюран – обратились в Парижский парламент с апелляцией, прося вернуть им вещи отца, поскольку Милло, по их мнению, подпадал под действие писаного права, согласно которому имущество приговоренных к смертной казни не подлежало конфискации [182]. Их апелляция была отклонена, однако через несколько месяцев братья вновь обратились в парламент с прошением. На сей раз они пытались доказать, что их отец был обвинен несправедливо, так как признался в своих предполагаемых преступлениях под пыткой. Парижские чиновники приказали сенешалю Руэрга пересмотреть дело, начатое его предшественником [183], но конец этой истории нам, к сожалению, не известен. Впрочем, если бы Гуго Оливье был признан невиновным, его сыновья действительно должны были получить наследство.
О том, что имущество все же иногда возвращалось к своим владельцам или к их детям, свидетельствует дело, рассмотренное королевской курией в 1371 г. В колдовстве обвинялась некая Жанна Эритьер. Под пыткой она призналась в том, что соблазнила женатого мужчину, наведя на него порчу. Жанна была изгнана из города, а ее имущество конфисковано. Однако, спустя четыре года молодая женщина подала прошение о помиловании, и ее вещи и деньги были ей возвращены [184].
Что на самом деле послужило причиной обвинения Маргарет Сабиа в колдовстве, мы можем лишь предполагать. Возможно, ее «племянники» руководствовались не столько материальными, сколько личными мотивами – ими могла двигать зависть или ненависть к этой самостоятельной, независимой и – главное – богатой женщине [185]. Судя по материалам других ведовских процессов, неправедно обретенное богатство часто становилось причиной для возбуждения подобного процесса. Связь с нечистой силой весьма способствовала, по мнению окружающих, получению денег и могущества, а следовательно и изменению социального статуса [186].
Только ради удачного замужества и последующего обогащения некая Жаннет де Лопиталь, парижская белошвейка, обратилась в 1382 г. за помощью к знакомому еврею по прозвищу Добрый день (Bonjour), и тот снабдил ее «чем-то, завернутым в шелковую материю, но что это такое, она не видела». Колдун «сказал ей, чтобы она держала эту вещь на животе, когда будет целовать того мужчину, [который ей нравился]» [187]. В 1401 г. некий Эбер Гарро был заподозрен в воровстве, арестован людьми герцога Алансонского и приговорен к смертной казни. Эбер подал апелляцию в Парижский парламент, где при слушании дела противники обвинили его в том, что он «продался дьяволу Сатане, которого называет своим господином и… рассказывает, что с тех пор, как продался этому Сатане, он ужасно разбогател» [188]. В 1413 г. молодой человек по имени Жан Перро, сумасшедший (homme ydiot), проживавший в окрестностях Сен-Пурсена, поведал в суде удивительную историю. На протяжении довольно длительного времени по ночам ему якобы являлась «некая персона, похожая на женщину», которая заставляла его выходить с ней во двор и раздеваться догола в обмен на обещание «сделать его самым богатым в королевстве». По ее просьбе он расстилал свою одежду на земле, куда, как ему казалось, «она насыпала золото и серебро – так много, что он не мог его унести». Жан хвастал перед соседями неожиданно свалившимся на него богатством и даже носил показывать свои деньги на монетный двор Сен-Пурсена (возможно, чтобы убедиться в том, что они настоящие). В результате бедного идиота обвинили в краже, приговорили к смерти, и он был вынужден обращаться за помилованием к королю [189].
Топос богатства, нажитого незаконным образом, был не менее распространен в XIV–XV вв. и в соседних регионах средневековой Европы, например на берегах Женевского озера и в Дофине [190]. Здесь его получение напрямую связывалось с вмешательством дьявола. И хотя приведенные выше дела рассматривались судами несколько позже, нежели дело Маргарет Сабиа, вряд ли стоит сомневаться в том, что и в середине XIV в. топос неправедно нажитого богатства присутствовал в сознании людей. Достаточно вспомнить, насколько активно он использовался на процессе тамплиеров 1307–1314 гг. Обвинения, выдвинутые тогда против членов ордена, были чрезвычайно близки тем, что стали затем типичными для ведовских процессов [191]. (Илл. 13)
Материальное положение Маргарет и до получения наследства могло вызывать зависть «племянников». Тем не менее возможное использование топоса неправедно нажитого богатства в ее деле, на первый взгляд, совершенно не согласуется с обвинением ее в воровстве, которое и само по себе могло считаться (незаконным) источником богатства. Единственное, более или менее правдоподобное объяснение такого странного иска кроется, на мой взгляд, в следующем.
Оливье Мальнери – главный противник Маргарет – сам был судьей. Возможно, что он выдвинул против нее двойное обвинение для того, чтобы, в случае удачного исхода дела, добиться для своей «тетки» двойного наказания. Доказав, что она – воровка, он получил бы причитавшееся ему по закону «украденное» имущество, но, возможно, не смог бы добиться вынесения смертного приговора. Доказав, что Маргарет ведьма, он послал бы ее на костер и лишил бы ее семью (прежде всего, ее сыновей) всего остального имущества.
Желанием навсегда избавиться от ненавистной родственницы, но при этом вернуть себе и своим двоюродным братьям наследство Гийома Мазцери, объясняется, в частности, то, что Оливье постоянно вспоминал о якобы совершенной краже, когда его допрашивали в суде. В своей речи в Парижском парламенте он настаивал на том, чтобы имущество было возвращено даже не ему и его кузенам, но дочерям покойного Гийома, от имени которых и выступали их заботливые супруги. Тем не менее основное
