Ознакомительная версия.
«Неприятель тремя колоннами наступал от Ловчи на Сельви. Но после перестрелки и атаки казаков, усиленных 4-мя ротами, отброшен к дороге в Ловчу. Как оказалось, эти три колонны были спешенные черкесы числом 400 ч., которые своих лошадей оставили скрытно от нас в лощине»[229].
О каких 20 таборах, якобы наступающих от Ловчи, могла идти речь, если в ней на тот момент их всего было 6 при одной батарее и сотне иррегулярной кавалерии[230]? И вот этой информацией штаб армии точно располагал. По крайней мере, и Паренсов, и Артамонов своевременно довели ее до сведения командования. Другой вопрос: как командование отнеслось к этой информации?
Но 20 таборов из Ловчи?! Из самой Плевны 19 (31) августа Осман-паша лично выведет для удара по левому флангу Западного отряда только 19. Да и кто такой этот Хафиз-паша, которого упомянул Игнатьев, а вслед за ним и Скрицкий, назвав его даже «энергичным»[231]? В Плевне и Ловче находились войска под общим командованием Османа-паши. А у последнего в подчинении был только один Хафиз – командир третьего полка первой дивизии полковник Хафиз-бей. И находился этот полковник вместе со своим полком 9 (21) августа в Плевне[232]. Да и не доверил бы Осман-паша этому полковнику проведение подобной операции со столь крупными силами. Для этого в его окружении были способные и энергичные командиры чином повыше – дивизионный генерал (ферик) Адиль-паша; бригадные генералы (ливы): Тахир-паша, Хассан-Сабри-паша (вскоре произведенный в ферики), Атуф-паша, Кара-Али-паша, Садик-паша, Рифат-паша[233]. На этом список генералов из Плевны и Ловчи заканчивается. Так что не было не только 20 таборов, но и Хафиза-паши тоже не было.
400 конных черкесов, намеренно или нет, смогли имитировать наступление целых 20 батальонов, заставили совершать ненужные маневры целую русскую дивизию и возбудили в стане противника старые «призраки и миражи» большой численности и активности турецких сил. Отличный результат!
Любопытно следующее. Игнатьев, с одной стороны, осуждал штаб армии, в частности Левицкого, за неиспользование большого потенциала опытных разведчиков – Паренсова, Бобрикова, Артамонова, – тех, кто неоднократно докладывал о завышенной численности армии Османа-паши. С другой же – верил слухам о большом турецком наступлении из Ловчи, возбуждая себя и других мифическими вопросами типа: «Ну а как Осман-паша рванется из Плевны с 30 или 40 тыс. также к Сельви и прорвет нашу тонкую линию?»[234].
Итак, страхи по поводу концентрического наступления турок оказались напрасными: 9 (21) августа вылазка турок из Ловчи оказалась простой разведкой, а вышедшие из Рущука батальоны быстро загнали обратно в крепость.
Но вернемся в Тырново к Радецкому. Несмотря на дикую усталость частей, вернувшихся после холостого марша на Елену и Златарицу, с рассветом 10 (22) августа Радецкий шлет их на Шипку. А первый удар здесь приняли 8 рот 36-го Орловского полка, 4 болгарские дружины, две сотни казаков и две батареи[235]. В половине двенадцатого 9 (21) августа на шипкинские позиции прибыли роты Брянского полка. И только около 18 часов 11 (23) августа вторыми седоками на казачьих лошадях показались первые 200 человек 4-й стрелковой бригады[236]. Защитники Шипки воспрянули духом. А ведь ложное и трусливое сообщение генерала Борейши могло привести к гибели весь шипкинский отряд.
На сей раз, если верить дневнику Газенкампфа, реакция главнокомандующего была достаточно жесткой: он телеграммой приказал «немедленно удалить Б. (Борейшу. – И.К.) от командования бригадой и выслать из армии»[237]. Но фактически генерал Борейша за свою трусость и нераспорядительность «пострадал» ровно настолько, насколько и генерал Пузанов: он был уволен «в отпуск по болезни на 11 месяцев с зачислением в запасные войска»[238].
В ходе шестидневных кровопролитных боев, с 9 (21) по 14 (26) августа, русские и болгарские защитники Шипки покрыли себя неувядаемой славой. Но, как справедливо заметил Куропаткин, эти бои также показали, «к каким подвигам мужества способны турецкие войска»[239]. «Нельзя не удивляться железной энергии Сулеймана и беззаветной храбрости его войск, – писал Газенкампф, – хотя эта фронтальная атака – верх нелепости»[240].
Цена этой «нелепости» была очень большой. По данным Сулеймана-паши, переданным в Константинополь, за первые четыре дня боев потери его армии только убитыми составили 5000 человек, о количестве раненых он умолчал. По данным же Радецкого, за время боев на перевале у Сулеймана «выбыло из строя около 10 000»[241]. А по оценке Херберта, ситуация представлялась просто катастрофической: «турки потеряли 17 000 из 30 000»[242].
Сведения о больших потерях Сулейман-паша передал в столицу 12 (24) августа, когда для зашитников Шипкинского перевала опасность быть выбитыми с занимаемых позиций практически миновала. Миновала?.. Стоп! Но ведь это ясно сегодня, с точки зрения осведомленного обозревателя прошлого. А тогда? Думали ли так защитники Шипкинского перевала и их командиры?
К исходу 12 (24) августа в оценке положения дел на Шипке как со стороны русского, так и турецкого командования стала складываться весьма любопытная ситуация. Обе стороны считали, что стоят на пороге самого опасного для себя развития событий.
Русские позиции на Шипке с трех сторон охватывались превосходящими силами противника и простреливались его ружейным и артиллерийским огнем. Более того, турки держали под постоянным прицелом дорогу на Габрово, по которой на перевал прибывало пополнение, осуществлялась доставка боеприпасов, продовольствия, воды, вывоз раненых и убитых. По данным, сообщенным Радецким главнокомандующему, потери защитников перевала с 9 (21) по 14 (26) августа составили убитыми и ранеными: 3500 человек нижних чинов и более 100 офицеров[243]. Потери резко возрастали, когда русские увлекались контратаками, и были весьма незначительны при глухой обороне.
Через четыре дня после начала наступления войск Сулеймана русское командование ожидало уже не столько продолжения его лобовых атак, сколько действий в обход шипкинских позиций при одновременных ударах со стороны войск Османа и Мехмеда-Али. В сообщениях из Лондона, доходивших до штаба армии, даже говорилось, «что русских войск мало, что повторится Седан»[244]. Во многом поэтому Радецкий посменно держал на Шипкинском перевале «только часть войск, а 14 батальонов расположил уступами позади для противодействия обходу и полному охвату»[245]. Помимо этого, штаб армии стал стягивать в район Габрово – Сельви те части, которые ранее предназначались для новой атаки Плевны. Третья попытка выбить Османа-пашу из этого города откладывалась. Как писал Газенкампф, командование русской армии тогда было озабочено решением только одной задачи – как «употребить все усилия, чтобы сбросить Сулеймана с Балкан; а если не удастся, то хоть удержать свои позиции»[246].
Отражением этих настроений и явилась телеграмма Радецкого, направленная главнокомандующему 14 (26) августа. В ней говорилось:
«…без немедленного движения значительных сил, не менее корпуса, в обход Сулеймана положение отряда на Шипке будет становиться все хуже и хуже, несмотря на прибывающие подкрепления, и весьма скоро может сделаться вполне критическим…»[247].
В тот же день, 14 (26) августа, Радецкий написал Шаховскому, что «в Травне очень полезно иметь части, чтобы зайти в тыл Сулейману…»[248]. Иначе, Радецкий был в этом твердо убежден, немедленно скинуть турок с Шипки невозможно.
Вторая возможность разбить Сулеймана
Так впервые появилась идея перейти на южном фронте в наступление, обходя наседающие на Шипкинский перевал войска Сулеймана-паши.
Как реагировал на эти предложения главнокомандующий? В целом положение дел на Шипке «не представлялось» ему «вполне ясно»[249]. Однако в принципе идея Радецкого явно понравилась великому князю. 15 (27) апреля он шлет ему телеграмму, в которой сообщает, что посылает на Шипку Непокойчицкого с целью принятия решения о необходимых действиях и далее предлагает:
«Не признаете ли полезным призвать немедленно еще другую бригаду 2-ой дивизии из Сельви и атаковать всей 2-й дивизией и болгарским ополчением левый фланг неприятеля через Зелено Древо и в обход. Ожидаю немедленного ответа; если решитесь (курсив мой. – И.К.), то пошлите немедленно в Сельви приказание»[250].
Обратили внимание на стиль… Блеск!.. Впрочем, идем дальше. Еще до получения этой телеграммы Радецкий вновь напомнил великому князю, что «единственная возможность» сбить войска Сулеймана с Шипки – «это выслать сильный корпус в обход по другому проходу»[251]. Однако, как только Радецкий получил извещение о приезде Непокойчицкого и фактическое разрешение главнокомандующего на использование 2-й дивизии и болгарского ополчения для проведения контрудара во фланг Сулейману через Зелено Древо, то его решительный настрой резко сник. Вечером 15 (27) апреля он телеграфировал главнокомандующему:
Ознакомительная версия.
