Ознакомительная версия.
Из имевшихся в его распоряжении 56 батальонов Сулейман-паша рассчитывал 8 направить для защиты Хаин-Богаза и Кредича, а с остальными 48 выбить русских с Шипкинского перевала. Далее, оставив половину батальонов для защиты занятого перевала, с другой половиной направиться в Северную Болгарию.
Итак, получалось, что для активных наступательных действий в Северной Болгарии Сулейман-паша предполагал иметь всего лишь 24 батальона, а это, при их численности, – максимум 10 000 человек. Осман-паша заявлял 37, Мехмед-Али-паша рассчитывал на 66. Но даже если Сулейман-паша располагал 95 батальонами, на что указывал В. Бекер-паша, то для наступления он мог выделить 43,5 батальона, или около 17 500 человек[211]. И в этом случае перспективы наступательного потенциала турецких сил выглядели более чем скромно.
Наилучшей последовательностью действий Сулейман-паша считал начало наступления западного (плевненского) и восточного отрядов ранее его удара по русским позициям на Шипкинском перевале. Однако в июльской депеше военного министра отсутствовало указание на то, что наступление Сулеймана-паши будет поддержано действиями восточного и плевненского отрядов. В свое время это подметил еще А.Н. Куропаткин[212]. Только после взятия Шипки, уже на северной стороне Балкан Сулейману-паше предлагалось договориться с Мехмед-Али-пашой и Османом-пашой о совместном плане действий.
В своем ответе военному министру Сулейман-паша писал, «что следует остановиться на плане, во исполнение которого я, после занятия Шипки, должен бы двинуться через Сливно, Казан в Осман-Базар и наступать оттуда к Тырнову вместе с обеими дунайскими армиями»[213].
Здесь, правда, сам собой напрашивался вопрос: а разве нельзя было сразу направиться к Осман-Базару? Ведь в то время Сливненский, Хаинкиойский и Твардицкий проходы не были заняты русскими отрядами. Двигаться на Осман-Базар, сближаясь с восточной турецкой группировкой, Сулеймана призывал Мехмед-Али. Последний считал, что Сулейману следовало оставить 45 батальонов на оборонительных позициях против Шипки и в Адрианополе, а с остальными выйти к Осман-Базару. Мехмед-Али даже послал в Константинополь своего адъютанта с целью организовать соответствующее давление на Сулеймана. Однако последний был непреклонен в отрицании плана своего бывшего подчиненного и обладал достаточным влиянием в правительственных кругах, чтобы отстоять собственные решения[214].
Был еще вариант через Мара-Гайдук выйти на сельвинскую дорогу и объединить силы с Османом-пашой. Однако с точки зрения Сулеймана и константинопольских стратегов, оба эти варианта обладали одним существенным дефектом: они резко ослабляли прикрытие Адрианополя и позволяли русским, спустившись с перевала, раздавить слабые силы турецкой обороны и устремиться к османской столице. При этом успешный опыт обороны Плевны явно не брался в расчет. Надуманные страхи преувеличенной численности противника и его решимости в очередной раз победили стратегическую дерзость. Вот почему был выбран, казалось бы, абсурдный вариант – лобовой штурм Шипки, неминуемо связанный с большими потерями. Сулейман принял такое решение, с ним согласились в Константинополе, и 6 (18) августа из турецкой столицы были отправлены соответствующие приказания.
Любопытно, что в тот же день, 6 (18) августа, на совещании начальника полевого штаба русской армии генерал-адъютанта Непокойчицкого с командиром Западного отряда генерал-лейтенентом Зотовым было принято решение ускорить взятие Плевны. С этой целью «оба генерала пришли к заключению, что нечего ожидать подхода 3-й пехотной дивизии, что достаточно притянуть румын и 2-ю дивизию, усилив артиллерию осадными орудиями»[215].
Однако уже на следующий день, 7 (19) августа, двумя телеграммами в штаб армии командующий VIII корпусом генерал-лейтенант Ф.Ф. Радецкий сообщил, что, по донесениям Столетова и Дерожинского, против Шипки сосредотачиваются значительные силы Сулеймана-паши[216]. Однако на массированную турецкую атаку русское командование здесь не рассчитывало. «Я был убежден, – писал в своем дневнике Газенкампф, – что с фронта будет только энергическая демонстрация»[217]. Среди командного состава русской армии в этом мало кто сомневался. Основной удар турок ожидался со стороны Ловчи и Осман-Базара в направлении на Сельви, Габрово и Тырново. В первых числах августа, по сообщениям местных жителей и иностранной прессы, основные силы Сулеймана-паши располагались в районе Ени-Загры и Сливно. В связи с этим Радецкий позднее отмечал в рапорте главнокомандующему:
«Это давало повод предполагать, что неприятель может двинуться на соединение с войсками у Осман-Базара через Котел, или выйти во фланг нашим войскам, стоящим против Осман-Базара, через Бебровский и Елененский перевалы, или через Хаинкиойский проход»[218].
Да и сам главнокомандующий еще утром 8 (20) августа именно на это ориентировал Радецкого[219]. Особое беспокойство как в полевом штабе армии, так и в штабе VIII корпуса вызывал занятый турками Елененский перевал.
И вот 7 (19) августа Радецкий получил донесение из Елены от генерал-майора Борейши, которое, казалось бы, подтверждало эти предположения. Борейша сообщал, что отправленный им отряд к Стара-Река атакован превосходящими силами противника и, несмотря на высланные подкрепления, оттеснен к Беброво, причем само Беброво сожжено неприятелем[220].
Радецкий направил предписание командиру сельвинского отряда, начальнику 9-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Святополк-Мирскому немедленно двинуть 35-й Брянский полк с батареей из Сельви в Габрово для усиления отряда на Шипке. Однако куда более крупные силы Радецкий все же отправил на восток в помощь Борейше. С рассветом 8 (20) августа сам Радецкий с 4-й стрелковой бригадой и двумя горными орудиями двинулся к Елене, а 2-ю бригаду 14-й дивизии он отправил на Златарицу.
Прибыв в Елену, Радецкий быстро понял, что опасения, навеянные сообщением Борейши, оказались ложными. Здесь отсутствовали какие-либо крупные турецкие силы и тем более не предвиделось их наступления. Как писал Радецкий, там было «полное вооруженное восстание жителей, поддерживаемое башибузуками и черкесами и небольшой лишь частью регулярных войск»[221]. Нужно было срочно возвращаться назад – пятьдесят шесть километров по 40-градусной жаре!..
А возвращаться нужно было не просто быстро, а очень быстро. 8 (20) августа в Златарице Радецкий получил от Столетова и Дерожинского донесения о том, что армия Сулеймана-паши готова атаковать Шипку[222]. Позднее в рапорте главнокомандующему Радецкий писал, что 8 (20) августа «уже нельзя было сомневаться» – с целью атаки, а не демонстрации, «перед Шипкой стоит вся армия Сулеймана-паши[223].
Прибыв 9 (21) августа в Тырново, Радецкий застал там известия, одно тревожнее другого. И тревога эта нарастала буквально по часам. Согласно утренним депешам Дерожинского с Шипки, противник с 7 часов атаковал крупными силами и обхватывал фланги русской обороны. А уже в полдень Радецкий читал телеграмму Дерожинского и Столетова: генералы были убеждены, что на следующий день будут окружены[224]. Сообщения из отряда цесаревича также не радовали. 9 (21) августа вышедшие из Рущука несколько батальонов оттеснили от Кадыкиоя сотни 12-го Донского полка[225]. К вечеру же поступило сообщение о начале наступления турок от Ловчи на Сельви. Что это? Неужели начало согласованного наступления трех турецких группировок?
В отношении наступления турок от Ловчи Н.В. Скрицкий пишет, что «одновременно с атакой Сулеймана-паши, по данным русского командования, двинулись из Ловчи на Сельви и Габрово 20 таборов Хафиза-паши. Против них пришлось направить 2-ю пехотную дивизию князя Имеретинского, тогда как бригаду из Габрово спешно направили к Шипке»[226].
То, что «из Ловчи тронулся с 20-ю батальонами Хафиз-паша на Сельви и Габрово», – эти данные принадлежали вовсе не «русскому командованию», а графу Н.П. Игнатьеву[227]. Из его письма к жене от 10 (22) августа их и позаимствовал Н.В. Скрицкий. А вот откуда их взял граф Николай Павлович?.. Конечно, в среде «русского командования» в то время ходили разные мрачные слухи, постоянно питаемые опасениями трехстороннего турецкого наступления. Но слухи слухами, однако если под «русским командованием» подразумевался полевой штаб армии, то подобными данными он не оперировал. Чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть августовские записи полковника Газенкампфа в журнале штаба[228]. Более того, уже к 18 часам 9 (21) августа вскрылись истинные масштабы турецкого «наступления». В это время начальник штаба 9-й пехотной дивизии полковник Эллерс телеграфировал в штабы 2-й пехотной дивизии и VIII корпуса:
Ознакомительная версия.
