Кроме политических обстоятельств, способствовавших разложению царского офицерства, были обстоятельства «внутрицеховые», порожденные Первой мировой:
«наиболее распространенный тип довоенного офицера — потомственный военный (во многих случаях и потомственный дворянин), носящий погоны с десятилетнего возраста — пришедший в училище из кадетского корпуса и воспитанный в духе безграничной преданности престолу и отечеству, — практически исчез»31.
Кстати, Тухачевский относился именно к этому, «уходящему » типу офицерства — потомственный дворянин, потомственный военный, пришедший в училище из кадетского корпуса. Но «духа безграничной преданности» не имел категорически, с детства.
Социальный состав офицерского корпуса к 1917 году резко изменился. «Качественный уровень» упал: прапорщики запаса и абсолютное большинство офицеров ускоренного производства были по своей сути не военными людьми, а произведенные из унтер–офицеров, имея неплохую практическую подготовку и опыт войны, не обладали ни достаточным образованием, ни офицерской идеологией и понятиями. Но чувство офицерского долга у людей, которые вряд ли могли рассчитывать на офицерское звание в обычных условиях, было даже более обостренным, и нежелание расставаться с погонами дорого обошлось многим после Октябрьского переворота. При этом, как отмечал Н. Н. Головин, «в состав младших офицеров войсковых частей Действующей армии приходил только тот интеллигент, который устоял от искушения «окопаться в тылу»; таким образом, в среде молодых поколений нашей интеллигенции создавался своего рода социальный отбор наиболее патриотично и действенно настроенного элемента, который и собирался в виде младших офицеров Действующей армии.
Но при столь большом количественном росте офицерский корпус не мог не наполниться и массой лиц не просто случайных (таковыми было абсолютное большинство офицеров военного времени), но совершенно чуждых и даже враждебных российской государственности. Если во время беспорядков 1905–1907 годов из 40 тысяч членов офицерского корпуса, спаянного единым воспитанием и идеологией, не нашлось и десятка отщепенцев, примкнувших к бунтовщикам, то в 1917 году среди почти трехсоттысячной офицерской массы оказались, естественно, не только тысячи людей, настроенных весьма нелояльно, но и многие сотни членов революционных партий, ведших соответствующую работу»32.
16 декабря [1917] был опубликован декрет «Об уравнении всех военнослужащих в правах», провозглашавший окончательное устранение от власти офицеров и уничтожение самого офицерского корпуса как такового, а также декрет «О выборном начале и организации власти в армии ». О впечатлении, произведенном этими декретами даже на тех офицеров, которые уже было смирились с новой властью, имеется авторитетное свидетельство наиболее видного из них — М. Д. Бонч–Бруевича:
«Человеку, одолевшему хотя бы азы военной науки, казалось ясным, что армия не может существовать без авторитетных командиров, пользующихся нужной властью и несменяемых снизу… генералы и офицеры, да и сам я, несмотря на свой сознательный и добровольный переход на сторону большевиков, были совершенно подавлены…
Не проходило и дня без неизбежных эксцессов. Заслуженные кровью погоны, с которыми не хотели расстаться иные боевые офицеры, не раз являлись поводом для солдатских самосудов»33.
На это время приходится и наибольшее число самоубийств офицеров (только зарегистрированных случаев после февраля было более 800), не сумевших пережить краха идеалов и крушения русской армии.
«Михаил Николаевич уехал на фронт и снова вернулся приблизительно в декабре. Была зима, лежал снег. Мы остались в тот год на зиму в деревне. Крестьяне с. Вражского на сходе постановили выдать нам хозяйство из имения нашего дяди, в память нашего отца и бабушки, как они добавили, — вспоминала Елизавета Тухачевская.
— Мы занимались хозяйством. Еще по привычке отапливали весь дом, что требовало много дров. Приходилось ежедневно ездить в лес за дровами. Миша ездил с нами всякий раз, спиливал деревья, распиливал их и колол. Всю тяжелую работу он брал на себя, нам же, девочкам, оставлял все, что полегче. В этот приезд он ежедневно занимался с нами, и весь месяц, который он прожил тогда во Вражском, прошел незаметно и весело, и помню, как нас огорчило его решение снова уехать. Предполагаю, что он уехал в начале января»34.
«В начале 1918 года я прибыл в Москву и по рекомендации партийных товарищей начал сотрудничать в Военном Отделе ВЦИК у тов. Енукидзе»35, — писал Тухачевский в «Записке о жизни». Авель Енукидзе — председатель Военного отдела ВЦИК — стал первым большевистским начальником Михаила Тухачевского. В функции отдела входили подготовка законодательных актов по вопросам военного строительства и общее руководство военной деятельностью Советов.
28 января 1918 года был издан декрет о создании Красной армии, 30 января — «О социалистическом Рабоче–Крестьянском Красном Флоте», 8 апреля — «О волостных, уездных, губернских и окружных комиссариатах по военным делам». 22 апреля ВЦИК принял декрет «Об обязательном обучении военному искусству», согласно которому было введено всеобщее военное обучение. Одновременно большевики, осознавшие бесперспективность института выборности командиров, отменили предписывавший его закон. У Тухачевского — море ответственной, вдохновлявшей работы. И снова отсутствие времени — да и желания — анализировать.
К моменту подписания Брестского мира Красная армия состояла из разрозненных отрядов и частей, которыми управляли различные «советы», чрезвычайные «штабы», комитеты и избранные красноармейцами командиры. Единого органа управления и формирования Красной армии, руководства ее боевыми действиями, обороной страны не существовало. Большевистская коллегия Наркомвоена, в составе которой еще не было военных специалистов, с ролью такого органа не справилась. Первоочередной проблемой стала организация централизованного военного управления. 4 марта 1918 года постановлением Совнаркома за подписью Ленина был учрежден Высший Военный совет (ВВС) с подчинением ему всех центральных органов военного ведомства. Упразднялась должность Главковерха (Верховного главнокомандующего), распускался Комитет революционной обороны, расформировались Всероссийская коллегия по организации и управлению РККА, революционный полевой суд при Ставке. В отличие от Наркомвоена, ВВС составлялся не только из видных военных работников партии, но в большинстве своем из военных специалистов. ВВС поручалось руководство строительством армии и флота на основе военной науки и руководство их боевой деятельностью. В Высший Военный Совет вошли 86 бывших царских офицеров — там было 10 генералов, 26 штаб–офицеров, 22 капитана и 30 младших офицеров 36. Потому отрицать их роль бессмысленно. И упрощать — тоже.
Пост Наркомвоена занял Л. Д. Троцкий, разделявший позицию Ленина о привлечении военспецов к строительству армии. Именно Троцким написано первое обращение к офицером русской армии с призывом принять участие в защите независимости Родины, а также постановление ВВС и Наркомвоена о широком привлечении в армию бывших офицеров и генералов под контролем военных комиссаров 37.
Хотя в первые месяцы после Октябрьского переворота систематического привлечения офицеров большевиками не велось, некоторые из них сами предлагали свои услуги.
Для настроения этой части офицерства характерна такая, например, телеграмма капитана Ф. Л. Григорьева:
«В случае потребности в офицерах Генерального штаба для будущей постоянной армии, предназначенной для борьбы с внешним врагом, прошу о зачислении меня на какую–либо должность Генерального штаба»38.
Обычно подчеркивалось, что имеется в виду именно борьба против внешнего врага, а не борьба с врагами большевиков внутри страны. Это вынужденное лицемерие — следствие внутреннего компромисса, на который шло офицерство, не желавшее оставаться сторонними наблюдателями происходившего. Записавшись в армию, невозможно было бы выбирать — каким приказам подчиняться, каким — нет. И это являлось для офицеров, разумеется, правилом непреложным. Записываясь в Генеральный штаб или на какие–то другие армейские должности, они автоматически шли на службу новому режиму.
Главную роль в привлечении офицеров на службу большевикам играла группа генералов во главе с М. Д. БончБруевичем.
Как писал сам Бонч–Бруевич, «завеса» — охрана внешних границ — «являлась в то время едва ли не единственной организацией, приемлемой для многих генералов и офицеров царской армии, избегавших участия в Гражданской войне, но охотно идущих в «завесу», работа в которой была как бы продолжением старой военной службы»39.
За добровольческий период формирования Красной армии (с января по май 1918 года) в нее вступило 8 000 бывших офицеров (к середине июня — около 9 000)40. Высшие командные должности в войсках также главным образом занимали офицеры. В период существования «завесы» — в первой половине 1918 года — все командные и штабные должности ее участков и отрядов (и развернутых позже на их основе дивизий) были заняты исключительно офицерами41.
