необходимости власть может выходить за пределы требований закона и заменять законность целесообразностью. Ленин писал, что диктатура пролетариата допускает возможность отступления от законов, та самая диктатура, которая означает неограниченную возможность, опирающуюся на власть, а не на закон:
«Экстренные меры войны с контрреволюцией не должны ограничиваться законом...» [124].
Отступление власти от требований закона (именно власти, а не граждан, которые во всех случаях обязаны соблюдать требования законов) есть не что иное, как беззаконие, произвол и порожденная диктатурой тирания. Оправдывая нарушения ради сохранения стройной структуры власти, большевики, похоже, следовали утверждениям, изложенным в стихах древнегреческого драматурга Еврипида, которые, кстати, любили декламировать многие диктаторы, в том числе и Юлий Цезарь:
«Коль преступить закон — то ради царства,
А в остальном его ты должен чтить» [125].
Единственное различие было лишь в том, что большевистская власть нарушала законность систематически и в широких пределах, т.е. при решении и основных, и второстепенных задач.
Отметим, что попытки пресечения произвола и беззакония со стороны чекистов все же были, но они, как правило, тонули в атмосфере «всеобщего энтузиазма народных масс в борьбе с контрреволюцией». Еще в июне 1919 г. ЧК Киевской губернии проверяла Высшая админинспекция, в докладе которой, адресованном ЦК, содержатся потрясающие факты произвола и злоупотребления чекистами служебным положением. Рассматривая личные качества чекистов, общее состояние следствия, вынесения «приговоров» и учета изъятого у арестованных имущества, комиссия пришла к выводу, что большинство чекистов не соответствуют своему назначению. «Все испорчено жаждой власти в самом грубом смысле этого слова». Заключения следователей по делам арестованных по своей безграмотности и лаконичности «смехотворны», они сводятся лишь к голословному, решительно ничем не подкрепленному выводу. А приговоры содержат несколько слов: «такого-то расстрелять». Конфискованное имущество не имеет должного учета. «Вещи часто выдаются сотрудникам и теперь образована даже комиссия... В распоряжение этой комиссии должно будто поступать 35 корзин с вещами и около 400 часов. Выдаются вещи по резолюции председателя» [126].
Большинство людей, изучавших ленинские произведения и сочинения других видных партийных деятелей, полагали, что законность со стороны государственных органов нарушалась только в период революции и гражданской войны. К сожалению, это не соответствует действительности. Преступления, отнесенные к категории государственных, т.е. измена родине, шпионаж, восстания, диверсии, вредительство и др., в уголовных кодексах УССР, РСФСР и других республик 1922 и 1927 г. назывались контрреволюционными. А если так, то чекисты, пользуясь принципами вседозволенности в борьбе с контрреволюцией, систематически нарушали так называемую революционную, а позже — социалистическую законность, а под «экстренностью» понимали любые события, по которым необходимо было принимать «экстренные» меры. Поэтому не случайно, что в случае применения репрессий за совершение контрреволюционных преступлений законность нарушалась больше всего.
Маниакальное стремление большевистских вождей любой ценой удержать власть, быть во власти, самоутвердиться, самосохраниться и являлось основной причиной, движущими мотивами беззакония. При этом на страницы периодических изданий систематически подбрасывалась идея, что якобы с победой мирового пролетариата воцарится подлинная справедливость. Большинство людей обожествляли своих вождей и безропотно им верили. Ради великих идей мирового коммунизма, обманутые лживыми обещаниями, они шли на любые безрассудные поступки, жертвовали жизнью миллионов своих сограждан, своим настоящим во имя светлого будущего. При этом они не задумывались о том, что из-за своей доверчивости вместо общечеловеческих ценностей — свободы, справедливости, гуманности — формируется классовая ненависть между людьми, а в повседневной жизни будет преобладать казарменная, стадная психология.
Самая большая трагедия народа заключалась в том, что люди стали привыкать к своему зависящему от власти положению и фактически, сбросив одно бремя, попали под другое, еще более тяжкое. Для диктатуры эти исторические этапы общественно-политического развития были вполне закономерны. Наполеон Бонапарт по этому поводу утверждал:
«Следует вести людей на узде, надетой на них теперь, а не на той, которая была на них надета когда-то» [127].
Известно, что к интеллигенции большевистские вожди испытывали особую ненависть за ее критические и передовые взгляды на политические события в стране. Представителей интеллигенции как классово-чуждых элементов в период гражданской войны расстреливали в массовом порядке только потому, что они мешали большевикам проводить идеологическую обработку народных масс. Но и после войны охота в этом направлении продолжалась. Летом 1922 г. по предложению Ленина была создана государственная комиссия под руководством Мессинга и Манцева по отбору наиболее реакционных ученых экономической и политической науки, а затем, согласно декрету ВЦИК от 10 августа 1922 г., их выслали «за границу безжалостно, очистив Россию, надолго...» [128].
Так страна лишилась еще одной большой, авторитетной и известной во всей Европе группы ученых-интеллектуалов, оставив у себя в основном посредственную, быстро приспособившуюся к новой власти советскую интеллигенцию и выросшую потом в «больших ученых». Но и за ними продолжался постоянный контроль. Ленин в своем письме к Луначарскому и Покровскому от 19 апреля 1921 г. упрекал их за то, что они плохо «ловят» спецов за контрреволюционную деятельность [129]. По требованию Дзержинского контроль и надзор за деятельностью интеллигенции постоянно усиливался. Главный чекист говорил, что на каждого интеллигента должно быть заведено дело, в котором будут освещаться его поведение и отношение к власти.
В разговоре с одним из художников Ленин откровенно выразил свою позицию к интеллигенции, к обучению народа:
«Вообще к интеллигенции, как Вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю и наш лозунг "ликвидировать безграмотность" отнюдь не следует толковать, как стремление к нарождению новой интеллигенции. "Ликвидировать безграмотность" следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель — вполне практическая. Только и всего» [130].
Большевики, уверовав в свою силу, считали, что им не нужна интеллигенция, не нужны временные попутчики и даже известные ученые-марксисты, которые в чем-то не были с ними согласны. З.Н. Гиппиус в дневнике «Современные записки», помещенные в сборнике Д.С. Мережковского «Больная Россия», пишет: «21 мая. Умер Плеханов... Он умирал в Финляндии. Звал друзей, чтобы проститься, но их большевики не пустили. После октября, когда "революционные" банды 15 раз вламывались к нему, обыскивали, стаскивали с постели, издеваясь и глумясь, — после этого ужаса, внешнего и
