внутреннего, — он уже не поднимал головы с подушки. У него тогда же пошла кровь горлом, его увезли в больницу, потом в Финляндию. Его убила Россия, его убили те, кому он, в меру сил, служил 40 лет...» [131].
Чему еще удивляться? Диктатура и порожденные ею террор и насилие ломают привычные отношения между людьми, создают условия для падения морали и нравственности, ожесточают сердца людей. Преисполненный пессимизма, опечаленный зрелищем угнетения и разорения граждан, древнегреческий поэт Гесиод еще в VII в. до н. э. писал:
«Никогда более, ни днем, ни ночью, люди не избавятся от непосильного труда и бедствий. Пойдет разлад между друзьями и братьями. Стариков не захотят больше кормить и уважать. Водворится право сильного и исчезнет совесть. Не честных людей, верных клятве, будут почитать, а злых и наглых» [132].
Идеологическая машина большевиков, привлекая к «работе» многочисленных новоявленных поэтов и писателей, постоянно прославляла инициаторов переворота, дикие ватаги ниспровергателей, «великий октябрь» и «героические» подвиги во имя подавления контрреволюции, а попросту народного возмущения, что вылилось в грандиозную, по меркам всего человечества, гражданскую войну. В советских «произведениях» на все лады прославлялись насилие и жестокость, разжигалась ненависть между отдельными социальными группами населения, происходило надругательство над древними традициями, обычаями и религиозными обрядами людей. Убийства неугодных режиму людей, как действия в высшей степени патриотические, поощрялись, а деятельность вождей раболепно возвеличивалась. Как иначе расценить, например, стихотворные призывы Павла Тычины в принятом на «ура» его «творении» «Партія веде», где он с высоты своего поэтического таланта пишет:
«...Всіх панів до дної ями.
Буржуїв за буржуями
Будем, будем бить...!»
И еще:
«...Чи це ворог чорний, білий.
Чи від злості посивілий,
Чи то жовто-голубий.
Просто бий!
Просто, просто, просто бий!» [133]
Подобное творчество, конечно же, благосклонно поощрялось партийными лидерами. За такие произведения их авторы удостаивались орденов, государственных премий, они получали квартиры-дворцы, дачи и первоочередное право на издание своих «произведений» огромными тиражами. Стихи, повести, романы на воспеваемые в обществе темы революции, победоносной гражданской войны и успешное удушение народных восстаний входили в школьные программы для обязательного их изучения. И не было предела славословиям.
Как воспринимать тех поэтов и писателей, которые благодаря своим подлинно талантливым произведениям проявили себя и стали широко известны? Следует, видимо, признать, что сторонники быстрейшего создания чистой, идейной, пролетарской литературы Горький, Маяковский, Катаев, А. Толстой. Тихонов, Чуковский и другие авторитетные члены РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) отвергали все и всех, поносили все прошлое, старое, не пролетарское. Вместе с цензурой они поощряли новую, но серую литературу, выставляя ее как образец высокой художественности. Этими образцами и наполнялись библиотечные полки. В отношении же таких талантов, как Таиров, Пастернак, Заболоцкий, Ахматова, Цветаева, Булгаков, Зощенко, Волошин и многих других, выдвигались обвинения в безыдейности и непартийности их творчества. А наиболее талантливых украинских поэтов и писателей в 30-е годы уничтожили почти всех.
По архивным делам «крымской операции» в качестве жертв террора проходит большое количество юристов — лиц, окончивших юридические факультеты университетов или являющихся студентами юридических факультетов. Абсолютно не учитывалось, работали они по специальности, имели ли профессию судьи, прокурора, следователя, нотариуса; были они служащими иных учреждений, где требуются юридические познания, или их дипломы юриста вовсе не использовались — все равно, к таким людям отношение чекистов всегда было наиболее предвзятым и враждебным. И не только потому, что большинство из них были выходцами из интеллигентных семей, а значит — буржуазной среды; в последние десятилетия в России юридическое образование получили выходцы из рабочих, крестьян или лица мещанского происхождения. Главное заключалось в том, что образованные люди, в частности юристы, видели небывало грубое попрание всех прав человека новой властью, нарушение всемирно признанных норм гуманитарного права. Они понимали, что этот неприкрытый, наглый вызов цивилизации отбрасывает страну к древним диким обычаям. Кто, как не юристы, будучи очевидцами массовых расстрелов, были бы наиболее надежными свидетелями и квалифицированными обвинителями большевиков в совершении тяжких военных преступлений? Кто, как не юристы, могли бы наиболее аргументировано, с использованием фактических данных, постоянно изобличать большевиков в бессовестной лжи и лицемерии при их торжественном провозглашении якобы присущих советской власти принципов законности и человеколюбия? Они, как, впрочем, и все здравомыслящие люди, за крикливыми и напыщенными лозунгами видели и понимали, что крымская кровавая бойня достойна осуждения международным сообществом. Одно лишь слово «юрист» вызывало у них дикую ярость, ассоциацию с контрреволюционером, прислужником буржуазии. Именно поэтому юристов никогда не оставляли в живых.
В период октябрьского переворота и гражданской войны люди, имеющие юридическое образование, практически исчезли (за исключением, конечно, большевистских лидеров с таким образованием). Все, видимо, началось с провозглашения диктатуры и «очередных задач...», ставивших вполне определенную цель ликвидации старых правовых установлений и их носителей:
«...Обязанностью пролетарской революции было не реформирование судебных учреждений, а совершенно уничтожить, смести до основания весь старый суд и его аппарат. Эту необходимую задачу октябрьская революция выполнила, и выполнила успешно» [134].
Ликвидировав старую судебную систему, все правоохранительные органы страны, победивший пролетариат, т.е. большевики и чекисты, непосредственно, как логическое продолжение «очередных задач», принялись уничтожать аппарат всех юридических служб и самих юристов.
Пренебрежительное и высокомерное отношение к деятельности юридических учреждений и к юристам уже нового поколения, берущее начало с тех пор, привело, как известно, к зависимости этих органов государства от партийного диктата, понижению их роли в жизни общества, что грозило их полной деградацией. Верховенство и незыблемость закона часто подменялись интересами социалистического строительства, где последнее слово всегда было за партией, а точнее — за ее функционерами. Юридическую науку, которая призвана изучать объективные закономерности возникновения, развития и деятельности государства и права, государственно-правовую организацию общества, пути его совершенствования в целях прогресса и укрепления законности, фактически заменили коммунистической (в русском варианте) теорией, готовой ответить на все вопросы и быть панацеей от всех болезней человечества. Юристы были оттеснены от законотворческой деятельности, их место заняли партийные деятели
