Небе; все, что разрешишь на земле, будет разрешено и на Небе»? Разве отсюда исключены короли? Разве короли не принадлежат к тем овцам, которых Господь поручил Петру? Это божественное установление, это твердое основание церковного чина, это преимущество, дарованное князю апостолов, святому Петру. Может ли достоинство, изобретенное светскими людьми, не ведущими Бога, не подчиняться другому достоинству, установленному по воле Всемогущего Бога для славы Божьей, и данному миру по божественному милосердию? Кто может сомневаться в том, что священники Христовы должны быть почитаемы отцами и учителями королей, князей и всех верующих? Сообразно такому постановлению и следуя своим предшественникам, многие епископы отлучали от Церкви королей и императоров. Если же короли отвечают за свои грехи перед священниками, то кто имеет больше прав судить их, если не Римский папа? Короче сказать, каждый добрый христианин имеет больше прав на королевский титул, чем дурные князья» [155].
Очевидно, тем не менее, что эта внешне стройная и логичная конструкция исходит из представления, будто земная власть есть сатанинское установление, в отличие от божественного по своей природе священства. Григорий VII совершенно игнорировал те строки Священного Писания, которые посвящены политической власти монарха, всю историю развития христианской цивилизации, покоящуюся на монархической идее. Можно сказать, в своем послании папа выступил в качестве настоящего идеолога демократии.
Подыскивая все новые доводы в свою защиту, понтифик обратился к древним временам и риторически вопрошал аудиторию: «Кто из императоров и царей славился чудесами подобно блаженным Мартину, Антонию и Бенедикту? Какой император или царь воскрешал мертвых, исцелял прокаженных, возвращал зрение слепым? Сколько имен царей или императоров, которым посвящены базилики, или алтари, или в честь которых Святая Церковь постановила служить мессы? Пусть короли и правители боятся, как бы им не пришлось тем больше гореть в вечном огне, чем больше они радуются, повелевая людьми в этой жизни» [156].
Конечно же, это — не более чем известный трюк подмены понятий. У Бога каждое служение служит к спасению души, и каждый из данных Им даров благословлен. С тем же успехом Генрих IV мог бы вопрошать, сколько раз и какие именно священники спасали христиан от врагов, борясь в битвах с врагами веры, и сколько городов они защитили. Каждому — свое.
Более того, в какой-то момент времени папа пришел к тому печальному для Генриха IV выводу, что сама идея Священной Римской империи вступила в противоречие со статусом Римского епископа. И в своих письмах начал обосновывать ту мысль, что король имеет права исключительно на Германию, но ровным счетом никак не вправе претендовать на Италию и остальной христианский мир. Как следствие, Гильдебранд начал активно пропагандировать идею отсутствия ленной зависимости государей Чехии, Венгрии, Польши и Дании (а равно и всех остальных) от Западного императора.
Повод реализовать эту идею нашелся очень быстро. В ту пору в Венгрии происходила борьба между двумя претендентами на королевский престол — Гезой (1074–1077) и Шаломоном (1063–1074). Шаломон приходился родственником Германскому королю (был женат на его сестре Юдит; к слову сказать, его мать, Анастасия Ярославна, приходилась старшей дочерью Киевскому князю Ярославу Мудрому), но был свергнут с престола племянником Гезой. Подбадривая нового Венгерского короля, папа Григорий VII обосновывал ленное верховенство Римской кафедры над этой страной, установленное якобы еще в стародавние времена. По мнению Гильдебранда, Венгерский король обязан подчиняться исключительно понтифику, ленником которого на самом деле и является. В результате и Польский король, и Чешский князь — словом, все, кто оспаривал первенство над собой Германского короля, стали союзниками папы [157].
Дошло до того, что саксонские князья, издавна противостоящие германцам, воспользовались идеями Гильдебранда для того, чтобы опровергнуть легитимность передачи верховной власти по наследству. Их лидер однажды направил письмо со следующим содержанием: «Пусть королевское достоинство не передается по наследству, как это было до сих пор, но пусть сыновья королей, если они даже вполне достойны, получают престол по избранию (!). Если же не окажется у короля достойного наследника или его народ не захочет иметь королем, пусть народ имеет власть делать своим королем кого хочет».
Правда, нужно сказать, что Гильдебранд бывал непоследовательным в своих убеждениях, если на то его вынуждали обстоятельства. Надеясь получить в лице Венгерского короля сильного союзника, он признал за тем право на инвеституру (!) — то, в чем папа так категорично отказывал Западному императору. Разумеется, такие трюки с принципами не остались незамеченными заинтересованными лицами среди европейских монархов и в итоге обусловили их недовольство Григорием VII [158].
Это был самый захватывающий момент, расколовший Западную церковь на две партии — сторонников папы и его противников. Никогда ранее не произносилось такого приговора над коронованной особой, и многие сомневались, можно ли признать за понтификом такие полномочия. Одно дело отлучить короля от Церкви, другое — лишить его королевского статуса папским актом. Если бы Генрих IV пользовался лучшей репутацией у своих подданных, возможно, победа была бы на его стороне; но только не теперь. Кроме того, общество было более шокировано фактом отлучения папы королем, чем наоборот. Последний прецедент все же встречался довольно часто. А если ранее императоры и смещали понтификов со Святого престола, то либо в случае нарушения канонической процедуры избрания, либо вследствие полного аморального разложения и совершаемых ими преступлений. Конечно же, по отношению к Гильдебранду ни то, ни другое сказать было совершенно невозможно. Аскет, живущий исключительно делами Церкви, — что можно было ему инкриминировать?!
В довершение своих угроз папа объявил интердикт по всей Германии, следствием которого стало то, что впредь до особого распоряжения папы ни в одном храме ни один священник не вправе был совершать ни мессы, ни таинств. Новорожденные младенцы оставались не крещенными, покойники — не отпетыми. Никто не мог ни исповедоваться, ни причаститься Святых Даров.
Генрих IV попытался предпринять встречные меры, но все было тщетно. Созванный им 29 июня 1076 г. в Майнце Собор провалился, а рейхстаг, собравшийся в Трибурге 16 октября 1076 г., потребовал от короля подчиниться требованиям папы Григория VII. Возникла беспрецедентная в истории ситуация, грозившая полной анархией. В течение 7 дней князья Швабии и Саксонии совещались, как выправить дела в государстве. Кто-то пытался вступиться за Генриха IV, но тут же находились люди, в подробностях напоминавшие образ жизни короля и порядки, царившие в его дворце. А потому большинство решило, что самое время избрать нового короля.
Как ни странно, в эту минуту спас Генриха IV его исконный враг... Гильдебранд, который в своем послании к рейхстагу советовал его членам не торопиться
