Ознакомительная версия.
В это время они прошли ворота святого Доминика.
- Да, вспомнил! - воскликнул вдруг Хуанито, глядя на площадь перед бывшим зданием таможни. - Ты знаешь, мне поручили собирать взносы?
- Какие взносы?
- А на памятник!
- На какой памятник?
- Ха, он не знает! Отцу Валтасару!
- Что еще за отец Валтасар?
- Вот болван! Доминиканец один! Потому святые отцы и просят помощи у учащихся. Ну, гони три-четыре песо, пусть знают, что мы не скупимся! Не то еще, упаси бог, скажут, что им пришлось выложить на памятник из своего кармана. Ну же, дружок Пласидо, деньги эти не пропадут зря!
Хуанито многозначительно подмигнул.
Пласидо вспомнил, как одного студента переводили с курса на курс лишь за то, что он дарил учителям канареек, - и Хуанито получил три песо.
- Вот и отлично! Я напишу твое имя пояснее, чтобы профессор сразу заметил. Гляди: Пласидо Пенитенте, три песо. Да, вот еще что! Через две недели именины преподавателя по естествознанию... Душа-человек, отсутствующих не отмечает, уроки не спрашивает! Надо отблагодарить его, верно?
- Само собой!
- Ты согласен, что мы должны его поздравить? И оркестр надо такой же, с каким чествовали преподавателя физики.
- Правильно!
- Соберем по два песо с носа, ведь ты не против? Давай, приятель, сделай почин, будешь первым в списке.
Видя, что Пласидо без разговоров выкладывает два песо, Хуанито прибавил:
- Слушай, давай уж все четыре! Два я тебе потом верну. Пусть будут приманкой для других!
- Но зачем? Раз ты мне все равно их возвратишь, просто запиши четыре.
- И верно ведь! Какой я осел! Нет, я в самом деле стал глупеть! Ладно, я запишу, но ты все же дай их мне, показать хотя бы.
Пласидо не подвел священника, который крестил его этим именем *, и выложил все, что требовал Хуанито.
Оба подошли к университету.
У входа и по сторонам, на тротуаре толпились студенты, ожидая появления преподавателей. Отдельными группками держались учащиеся подготовительного курса юридического факультета, пятого курса младшего отделения и подготовительного медицинского. Медики - большой частью питомцы муниципального Атенео - выделялись скромностью одежды и манер. Среди них вы могли бы заметить поэта Исагани, объяснявшего приятелю теорию преломления света. В одной группе пререкались, спорили, приводили слова преподавателей, цитаты из книг, схоластические изречения; в другой размахивали над головой книгами, что-то доказывали, чертя тростью на песке; некоторые развлекались, глазея на богомолок, направлявшихся в соседнюю церковь, и отпуская шуточки.
Вот, смиренно прихрамывая и опираясь на руку девушки, идет старуха; ее спутница опускает глаза, робея и стыдясь тою, что надо пройти мимо стольких мужских взглядов; старуха приподнимает подол платья кофейного цвета - одежда сестер общины святой Риты, - обнажая толстенькие ножки в белых чулках, и бранит свою спутницу, возмущенно глядя при этом на дерзких зевак.
- Ишь охальники! А ты не смотри, не смотри по сторонам, опусти глаза-то!
Любой пустяк привлекает внимание молодых людей, вызывает шутки и веселые замечания.
У самого входа в храм останавливается щегольская пролетка: приехало набожное семейство почтить пресвятую деву дель Росарио * в день ее праздника. Любопытные взоры тотчас устремляются на ножки выходящих из экипажа сеньорит. А вон из храма выходит студент, с его лица еще не исчезло молитвенное выражение: он только что просил святую деву помочь ему выучить трудный урок, да заодно повидался со своей невестой, и теперь идет на занятия, храня в душе блеск милых глаз.
Вдруг среди студентов началось движение. Исагани побледнел и умолк. У храма остановилась карета, запряженная парой белых лошадей, известных всему городу.
Это карета Паулиты Гомес; легко, как птичка, девушка выпорхнула из нее, так что озорникам даже не удалось рассмотреть ее ножки. Грациозно склонившись, она разглаживает сборки на юбке, бросает быстрый, как будто небрежный взгляд на Исагани и, улыбаясь, здоровается с ним. Донья Викторина тоже выходит из экипажа, водружает на нос пенсне и, заметив Хуанито Пелаэса, любезно улыбается и кивает.
Краснея от волнения, Исагани отвечает робким поклоном; Хуанито сгибается до земли, снимает шляпу и делает размашистый жест рукой, каким знаменитый комический актер Панса благодарит за аплодисменты.
- Эх, братцы, какая красотка! - восклицает один из студентов, отделяясь от группы товарищей. - Скажите профессору, что я тяжело заболел.
И Тадео, - так зовут тяжелобольного, - устремляется в храм вслед за девушкой.
Каждый день, придя в университет, Тадео спрашивает, будут ли занятия, и всякий раз необычайно удивляется, узнав, что будут: в нем живет странная уверенность, что рано или поздно для студентов наступят вечные каникулы. И он с нетерпением ожидает этого золотого времени.
Каждое утро, безуспешно предложив товарищам прогулять занятия, Тадео исчезает, ссылаясь на важные дела, свидания, болезни, исчезает как раз в тот момент, когда товарищи отправляются в классы. Однако Тадео каким-то чудом сдает все экзамены, пользуется благоволением профессоров и готовится сделать блестящую карьеру.
Между тем все зашевелились: показался преподаватель физики и химии. Студенты разочарованно побрели ко входу, послышались недовольные восклицания. Пласидо Пенитенте пошел вместе со всеми.
- Пенитенте, эй, Пенитенте! - окликнул его кто-то таинственным шепотом. - Подпишись вот здесь!
- А что это такое?
- Неважно, подписывай!
У Пласидо вдруг загорелись уши. Он хорошо помнил историю одного старосты барангая, нашумевшую в его родном городе: тот, не читая, подписал документ, а потом много месяцев сидел в тюрьме и едва не угодил в ссылку.
Дядя Пласидо, желая покрепче вдолбить племяннику этот урок, крепко отодрал его тогда за уши.
С тех пор стоило Пласидо услышать слово "подпись", как у него тотчас начинали гореть уши.
- Ты уж извини, друг, но я не подпишу, пока не узнаю, о чем речь.
- Ну и дурень! Эту бумагу подписали два "небесных карабинера", чего же тебе бояться?
Слова "небесные карабинеры" внушали доверие. Так называлось религиозное братство, которое должно было помогать господу в битве с духом тьмы и препятствовать проникновению еретической контрабанды на торжище Нового Сиона *.
Пласидо услыхал, что его товарищи уже поют "О, Фома", и хотел было подписать бумагу, чтоб отвязаться. Но ему опять почудилось, будто дядя дерет его за уши, и он сказал:
- После занятий! Надо сперва прочесть, что там у тебя.
- Да она длиннющая! Это, понимаешь, такая контрпетиция, или, точнее, протест. Понятно? Макараиг и еще кое-кто хлопочут, чтобы им разрешили открыть Академию испанского языка, но ведь это такая чепуха несусветная...
- Ладно, ладно, приятель! Потом потолкуем, лекция уже началась, пытался Пласидо отвертеться.
- Но ведь ваш профессор не проверяет списка!
- Иногда проверяет. Потом обсудим, потом! Кроме того... я не хочу идти против Макараига.
- Это вовсе не значит идти против, а просто...
Конца фразы Пласидо не раслышал, он уже был далеко, спешил в класс. До его слуха донеслось: "adsurn!
adsum!" [Здесь, здесь! (лат)] Карамба! Читают список!.. Он ускорил шаг и подошел к двери, когда уже вызывали на букву "Р".
- Ах, черт!.. - кусая губы, пробормотал Пласидо.
Он заколебался, входить или нет: минус уже поставлен. А в университет ведь ходят только для того, чтобы не иметь минусов. От занятий там мало толку! Обычно студенты отвечали вызубренные наизусть параграфы, читали вслух учебник, и лишь изредка преподаватель задавал им какой-нибудь вопрос, весьма абстрактный, глубокомысленный, каверзный и малопонятный. Ни один урок не обходился без проповедей о смирении, покорности и почтении к духовным особам, но Пласидо и так был смиренен, покорен и почтителен. Он уже хотел было уйти, однако вспомнил, что скоро экзамены, а преподаватель еще ни разу его не спрашивал и даже как будто не замечал. Вот удобный повод напомнить о себе! А на кого преподаватель обратит внимание, тот наверняка перейдет на следующий курс. Одно дело - срезать студента, которого ты видишь впервые, другое - провалить человека, которого знаешь и который своим видом весь год будет ежедневно напоминать тебе о твоем жестокосердии.
Пласидо вошел, но не на цыпочках, как обычно, а громко стуча каблуками. И его желание исполнилось! Преподаватель взглянул на него, нахмурился и покачал головой, словно говоря: "Нахал этакий, погоди, я с тобой рассчитаюсь!"
XIII
УРОК ФИЗИКИ
Класс представлял собой просторное прямоугольное помещение с большими зарешеченными окнами, пропускавшими много света и воздуха. Вдоль стен были расположены одна над одной три широкие каменные скамьи, облицованные деревом, на них в алфавитном порядке сидели учащиеся. В глубине, против входа, под изображением святого Фомы Аквинского, высилась на помосте кафедра, к которой с обеих сторон вели ступеньки. Кроме отличной грифельной доски в раме из красного дерева - ею почти не пользовались, судя по нестертым с первого дня занятий словам "Добро пожаловать!", - в классе не было никакой другой полезной или бесполезной утвари.
Ознакомительная версия.
