Всю ночь Боб Хайли не смыкал глаз, и ему чудилось, будто не ветер шумит над ветхой крышей, а кто-то шепчется и смеется за дверью. Утром все эти страхи показались ему глупыми, и он сказал себе еще раз, что принял единственно правильное решение.
Когда, помывшись и побрившись, Боб Хайли вместе с переводчиками пришел к Инхаглику, в темной, но просторной комнате вождя оказались в сборе все старшие воины племени и шаманы. Никто не посмел бы упрекнуть Инхаглика в болтливости, однако подозрения, высказанные "доктором", показались старому вождю настолько тревожными и важными, что он решил не медля созвать военный совет. С первого взгляда Боб Хайли понял, что здесь ждут именно его. Он поклонился и положил к ногам Инхаглика три небольших свертка.
- Что можешь ты сказать нам, брат мой? - негромко спросил Инхаглик. Воины хотят послушать тебя, - от них у меня нет секретов. Скажи, неужели твои подозрения оправдались?
Боб Хайли сделал скорбное лицо и опустил голову.
- Мне очень жаль, что это случилось. Я до сих пор верил в добрые намерения русских...
В комнате стало очень тихо, только в костре, разведенном на камнях, шипели и потрескивали дрова. Двенадцать человек пристально смотрели на "доктора".
- Эти подарки русских нужно немедленно сжечь, - твердо произнес Боб Хайли, и переводчик так же твердо повторил его слова.
Старый Инхаглик весь подался вперед.
- Они... отравлены?
Хайли поморщился и вытер платочком руки.
- Да. И просто удивительно, что твой сын остался жив. Это потому, что я прибыл вовремя. Я дал ему очень дорогое лекарство, которого, к сожалению, у меня больше нет.
Индейцы переглянулись, и один из них, - крепкий, плечистый, с длинным шрамом, протянувшимся от виска до подбородка, спросил недоверчиво:
- Зачем же это русским? Пять дней назад я получил на фактории за горсточку золота много чаю и табаку. Вот, видишь, я курю этот табак?
- Ты получил его на фактории, - спокойно ответил Хайли. - Но здесь были люди, которые пришли с побережья.
- Зачем же русским людям с побережья убивать наших людей?
- Ты можешь спросить у них. Но мне говорили, будто русские хотят здесь поселиться. Они помнят, что на Медной погибло много их промышленников, и они этого не простят. Однако, может быть, мне говорили неправду? Тех русских, которые прошли вверх по реке на байдарах, я никогда не видел, и они не сделали мне зла. Но когда я лечил сына вождя, я понял, что мальчик отравлен. Теперь вам остается сжечь эти продукты и забыть о том, что здесь произошло.
Воины заговорили наперебой, и по выражению их лиц Боб Хайли понял, что ему не все еще доверяют. С чувством удивления и зависти он подумал о русских промышленниках: как могли эти простые, зачастую неграмотные люди подбирать ключи к сердцам дикарей? Казалось, даже здесь, вдали от океана, многие воины были готовы сражаться за русских.
Переждав, когда стихли выкрики и шум, Хайли проговорил озабоченно и предостерегающе:
- Я опасаюсь, как бы не случилось плохое. Пусть никто не трогает этих продуктов. Сожгите их...
Коренастый крепыш со шрамом на щеке торопливо поднялся с места.
- Но разве огонь нам скажет, что ты был прав?
- Тогда отдайте этот сахар собаке. Вы сами увидите, она издохнет...
Индеец засмеялся:
- Сахар... собаке? Вы слышите, что говорит доктор: сахар отдать собаке!
Он наклонился, поднял все три свертка и развернул их, придерживая у груди. Затем набил табаком трубку и закурил.
- Не смейте!.. Что вы делаете?! Вы умрете!.. - закричал Боб Хайли, стараясь изобразить отчаяние и ужас, и с удивлением подумал о том, что все в этой комедии разыгрывается, будто в знакомой пьесе.
Индеец отступил на шаг и с удовольствием раскуривал трубку.
- Хороший табак.
Потом он взял кусок сахару и сунул его за щеку. Этот горбоносый американец теперь показался ему очень смешным.
- Ты видишь, доктор, я не умираю. Просто я не верю сказкам и ничего не боюсь...
Несколько рук одновременно протянулось к свертку с сахаром. Почувствовав себя одураченным, Инхаглик впервые хмуро взглянул на Хайли.
Яд кураре, добытый где-то в Гвиане или на Амазонке, неспроста высоко ценился в британских владениях в Северной Америке. На него был не малый, хотя и тайный спрос. Кураре действует безотказно, парализуя дыхание, убивая жертву при полном ее сознании. Хайли не мог сомневаться в результатах, он знал, что через две-три минуты хижину вождя наполнят вопли и стоны. Но проходила третья, четвертая минута, а индеец безмятежно жевал сахар и покуривал трубку. Хайли испытал беспокойство: неужели фармацевты могли подсунуть ему вместо кураре какую-нибудь дрянь?
Нет, фармацевты не обманули "доктора"... Индеец вдруг покачнулся и рухнул прямо в костер, разметав дымящиеся поленья. Инхаглик сам бросился к нему, приподнял, обжигая руки, и вынес на воздух. Индеец смотрел на вождя остановившимися глазами.
- Доктор... - прошептал он задыхаясь, - доктор сказал... правду...
Когда Боб Хайли выходил из хижины вождя, ему почтительно уступили дорогу.
Потапыч - управляющий факторией - по давней привычке вставал до зари. Пока промышленники спали, он успевал растопить печку, приготовить еду. Штурман Серебренников пытался было протестовать против этих забот управляющего и предлагал назначить поочередное дежурство, но хозяйственный и гостеприимный Потапыч считал утреннюю вахту своей обязанностью.
Как-то - это было на исходе метельного декабря - Потапыч увидел утром в лесу вблизи фактории многочисленные свежие лыжные следы. Он прошел по следам не менее километра, насчитал десять пар лыж, с точностью определил, что это были лыжи индейской работы, и даже поднял сбитое о ветку оперение стрелы.
Было несложно установить, что отряд индейцев в десять человек зачем-то приходил к фактории незадолго до рассвета, что индейцы были вооружены и ушли не в сторону селения "воронов", а куда-то на север, в таежную глушь.
Потапыч возвратился на факторию, разбудил Серебренникова, показал ему оперение стрелы и высказал опасение, что индейцы приходили с какой-то недоброй целью.
- А не могло ли случиться, Потапыч, - спросил Серебренников, - что эти люди случайно пришли к фактории и не захотели в ночное время тревожить управляющего?
- В ночное время, - молвил Потапыч в раздумье, - к фактории никто еще не приходил.
В тот же день весь отряд занялся укреплением и ремонтом обветшалого частокола. На фактории, кроме того, было установлено дежурство часовых. Проводник Анатолий снова отправился в разведку в селение "воронов". Возвратился он озадаченный и встревоженный.
- Наверное, они прогнали тебя или встретили очень плохо? - спросил Серебренников.
- Нет, - сказал проводник, - они встретили меня очень хорошо... Слишком хорошо, чтобы я поверил их радости. Они угощали меня олениной, сладкими корнями и свежей рыбой, которая в эту пору - большая редкость. Но я видел женщин с лицами, измазанными сажей. Это значит, что у них кто-то умер. Не одна - несколько женщин. Я спрашивал, кто у них погиб. Но мне не ответили. И еще я видел там человека, не похожего на индейца. Он очень высокий, тощий, длинноногий и горбоносый. Заметив меня, он сразу же повернулся и ушел. Мне сказали, что это шаман из племени "длинные копья". Но в том племени нет таких высоких и горбоносых людей...
Серебренников приказал держать оружие наготове.
Постоянная суровая обстановка на фактории не мешала, однако, штурману изучать край, вести дневники, любоваться суровыми красотами севера. Он мог долго бродить в горах, в тайге. Возвращался очень довольный и усаживался за дневник.
В новогоднюю ночь, очарованный северным сиянием, он записал:
"Трудно описать красоту этого великолепного явления: почти все небо было объято пламенным переливом цветов: красного, багрового, малинового, желтого, голубого и других, образуя беспрерывно струящиеся во все стороны столбы, движение которых производило шум вроде какого-то легкого треска, а над головою образовался блестящий купол".
Ни Серебренников, ни его товарищи, конечно, не знали, сколько уже раз из-за куста или из-за скалы готова была сорваться с тетивы направленная в него смертоносная стрела. То обстоятельство, что русский начальник обычно странствовал один, удерживало "воронов": они поклялись Инхаглику уничтожить весь отряд.
В майский день 1848 года, когда Медная с гулом и грохотом пронесла мимо фактории свои тяжелые льды, отряд Руфа Серебренникова тронулся в дальнейший путь. Шесть промышленников, штурман и два проводника шли теперь на одной байдаре.
В тот же день от селения "воронов" отчалило пять больших байдар. Старый Инхаглик напутствовал воинов:
- Помните: все русские должны умереть. Если хотя бы один из них уцелеет и вернется на берег океана - они пришлют сюда своих воинов для мести. Так говорит доктор. Он знает. Доктор тоже ненавидит русских, потому что он наш друг.
