веке Шаррон был более влиятельным, чем его учитель. Но та же упорядоченность изложения, которая привлекала классиков XVII века, в XIX показалась им унылым и схоластическим дидактизмом, и Шаррон затерялся в заново открытом блеске и веселье Монтеня.
II. ДЖОРДАНО БРУНО: 1548–1600 ГГ
Коперник расширил мир. Кто же теперь увеличит Бога и переосмыслит божество в терминах, достойных этих бесчисленных и невозмутимых галактик? Бруно попытался.
Он родился в Ноле, в шестнадцати милях к востоку от Неаполя. Названный Филиппо, он сменил имя на Джордано, когда в возрасте семнадцати лет поступил в монастырь доминиканцев в Неаполе. Там он нашел хорошую библиотеку, богатую не только теологией, но и греческой и латинской классикой, Платоном и Аристотелем, даже арабскими и древнееврейскими авторами, переведенными на латынь. Его поэтическая натура с готовностью восприняла языческую мифологию, которая сохранялась в его мыслях еще долго после того, как христианская теология угасла. Он был очарован атомизмом Демокрита, продолженным Эпикуром и так величественно изложенным Лукрецием. Он читал мусульманских мыслителей Авиценну и Аверроэса, а также еврейского философа Авицеброна (Ибн Габироля). В него вошло что-то от древнееврейского мистицизма, смешавшегося с идеями Псевдо-Дионисия и Бернардино Телезио о единстве противоположностей в природе и Боге; что-то от видения Николаем Кузой бесконечной вселенной без центра и окружности, одушевленной единой душой. Он восхищался мятежным медицинским мистицизмом Парацельса, мистическим символизмом и мнемоническими приспособлениями Раймона Люлли и оккультной философией Корнелия Агриппы. Все эти влияния сформировали его и воспылали враждебностью к Аристотелю, схоластике, Фоме Аквинскому. Но он находился в доминиканском монастыре, а Аквинский был интеллектуальным героем доминиканцев.
Молодой монах неизбежно беспокоил свое начальство возражениями, вопросами и теориями. Кроме того, секс бурлил в его крови; позже он признался, что не все снега Кавказа могли погасить его огонь; существует какая-то тонкая связь между сексуальным и интеллектуальным пробуждением. В 1572 году он принял полный сан священника, но втайне его продолжали мучить сомнения. Как могут существовать три личности в одном Боге? Как может священник, с помощью какой бы то ни было формулы, превращать хлеб и вино в тело и кровь Иисуса Христа? Дважды после рукоположения он получал официальное порицание от начальства. Внезапно в 1576 году, после одиннадцати лет монашеского служения, он бежал из монастыря и некоторое время скрывался в Риме. Он сбросил монашескую мантию, вернул себе имя, данное при крещении, и искал безопасности и уединения в качестве учителя школы для мальчиков в Ноли, недалеко от Генуи.
Так начались шестнадцать лет скитаний, в которых беспокойство его тела шло в ногу с колебаниями его ума. После четырех месяцев, проведенных в Ноли, он перебрался в Савону, затем в Турин, Венецию, Падую. Чтобы заручиться монастырским гостеприимством, он снова облачился в одежду монаха-доминиканца. Затем в Брешию, в Бергамо и через Альпы в Шамбери, где его принял и накормил доминиканский монастырь. Затем в Лион. Затем в Женеву. Там, в цитадели кальвинизма, он снова сбросил с себя монашескую рясу. В течение двух месяцев он жил в неконгениальном мире, зарабатывая на хлеб исправлением рукописей и гранков. Среди них была его собственная рецензия на лекцию, прочитанную в Женевском университете одним кальвинистским теологом. Бруно указал на двадцать ошибок в этой лекции. Печатник его рецензии был арестован и оштрафован; самого Бруно вызвали на суд консистории. Он извинился и был оправдан. Разочарованный тем, что, избежав одной цензуры, он попал под другую, он покинул Женеву, вернулся в Лион и перебрался в Тулузу. Там, в условиях соперничества католиков и гугенотов и притока лишь слегка обращенных евреев из Испании и Португалии, временно проявилась некоторая терпимость. Вероятно, во время пребывания Бруно (1581) Франсуа Санчес опубликовал в Тулузе свой скептический трактат «О правильном благородном знании… что ничто не известно» (Quod nihil scitur). В течение восемнадцати месяцев Бруно читал лекции по «De anima» Аристотеля. Затем, по неизвестным причинам — возможно, желая получить более громкую славу, — он перебрался в Париж.
Он приобрел репутацию не только философа, но и эксперта в области мнемоники. Генрих III послал за ним и попросил рассказать о волшебных секретах хорошей памяти. Король остался доволен уроками Бруно и назначил его профессором в Коллеж де Франс. В течение двух лет Бруно терпел мир. Но в 1582 году он опубликовал комедию «Канделайо» («Факелоносец»), в которой с живостью и яростью сатириковал монахов, профессоров, педантов и — пусть говорит пролог!
Вы увидите в смешанной путанице обрывки кошельков, мили обманов, предприятия мошенников; также восхитительные отвращения, горькие сладости, глупые решения, ошибочную веру и искалеченные надежды, скупые благотворительности… мужественных женщин, слабоумных мужчин… и повсюду любовь к золоту. Отсюда происходят четвертичные лихорадки, духовные раки, светлые мысли, правящие глупости… прогресс знаний, плодотворные действия, целеустремленная промышленность. В общем, вы увидите повсюду: ничего надежного… мало красоты и ничего хорошего.
Он подписал пьесу «Бруно Нолан, выпускник Академии, прозванный занудой».16
И вот, в марте 1583 года, он попробовал себя в Англии. Генрих III, «охотнее рекомендовавший его другим, чем сохранивший его услуги».17 дал ему рекомендательные письма к французскому послу в Лондоне Мишелю де Кастельно, сеньору де ла Мовисьер. Так начался самый счастливый период жизни Бруно. В течение двух лет он жил и питался в особняке посла, свободный от экономических трудностей, писал некоторые из своих самых важных работ, всегда находя там убежище от бурь, обрушивавшихся на его характер, и утешаясь в своих спорах терпимым человеком из мира, который лучше знал, чем принимать метафизику всерьез. В этом доме Бруно познакомился с сэром Филипом Сидни, графом Лестером, Джоном Флорио, Эдмундом Спенсером, Габриэлем Харви и другими лучшими умами елизаветинской Англии. Эти беседы легли в основу симпозиума Бруно La cena de le Ceneri. Он встретился с самой великой королевой и восхвалял ее в выражениях, которые впоследствии были выдвинуты против него инквизицией.
В 1583 году он попросил у Оксфордского университета привилегию читать лекции в его залах и изложил свою квалификацию в выражениях, которые навсегда избавили его от любых обвинений в скромности.18 Получив разрешение, он выступил с лекциями о бессмертии души и о «пятикратной сфере», то есть о планетарной системе Коперника. Его осмеял, в частности, ректор Линкольн-колледжа,
