что казацкая Украина сумела создать собственную государственность, свою идентичность и украинское барокко, не превратившись в узкий, закрытый для внешнего влияния анклав профессиональных военных, ограниченных собственными традициями [504]?
Так чем же занималась казацкая старшина на досуге? Откуда у них была такая тяга к прекрасному? Следует вспомнить, что большинство украинской шляхты и казацкой старшины имело первостепенное по тем временам образование, вполне сравнимое с европейским. Иезуитские коллегиумы, появившиеся на Украине с легкой руки поляков, сменились православными братскими школами и коллегиумами.
Украинское образование возникало и формировалось как стремление местной шляхты дать своим чадам знания такого уровня, чтобы они ни в чем не уступали отпрыскам польского дворянства. К тому же в эпоху религиозных войн на повестке дня стояла острая потребность противостоять на равных в богословских спорах ученым иезуитам. Это сочетание привело к тому, что украинское образование, основанное на православии, впитало в себя достижения Ренессанса, не только не отвергая, но наоборот, развивая идеи свободы античности и Возрождения.
Ведущую роль между ними, разумеется, играл Киево-Могилянский [505] коллегиум, получивший в 1659 г. статус Академии [506]. Существовали и другие заведения. На Правобережной Украине, в Гоще, Петром Могилой была организована Гойская коллегия, просуществовавшая до 1672 г., когда была уничтожена пожаром во время турецко-татарского набега [507]. Важную роль играли братские школы, например, знаменитая школа при львовском Успенском и луцком Крестовоздвиженском братствах. В них изучали грамматику, диалектику, риторику и музыку, а также языки: церковнославянский, «просту мову» (т.е. староукраинский), латынь (язык официального делопроизводства), польский (как полезный в обычной жизни) [508].
В 1700 г. был открыт Черниговский коллегиум до классов риторики [509], но роль Киевской академии все равно оставалась неизмеримо выше. Уже к концу Руины, начиная с 70-х годов XVII в., она стала тем учебным заведением, которое ковало кадры для высших чинов Украинского гетманства. Покровительство своему Alma Mater со стороны ее выпускников-гетманов (И. Выговского, И. Самойловича, И. Мазепы, И. Скоропадского и др.) только еще больше способствовало усилению веса и престижности академии.
Киевская академия была воспета Н. Гоголем, который неоднократно вспоминал ее (уже к тому времени упраздненную Синодом в 1817 г.) в своих бессмертных произведениях. Помните, в «Вие»? «Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы, с тетрадями под мышкой, брели в класс». Именно в Киевской академии по Гоголю учились сыновья Тараса Бульбы, в одноименной «фэнтези» на казацкие темы [510].
На самом деле, Киево-Могилянской академии получали образование и бедные дети священников, и мещане, но все же большинство студентов составляли дети старшины, далекие от бытовых проблем. Детей казацкой старшины еще в детстве отдавали в Киево-Могилянскую академию, жили они обычно на квартирах, которые их родители нанимали у мещан Подола. Вместе с ними находились и воспитатели – «инспекторы», которые отвечали перед родителями за здоровье, поведение и успехи в обучении своих подопечных [511]. Младшие ученики были 7–12 лет. Но нередко встречались и «старички».
Немаловажным фактором превращения Киевской академии в храм культуры и искусства была особенность украинского православия, традиционно тесно связанного с светской властью и мирянами. Ведущие украинские церковные деятели, начиная от Иова Борецкого и Петра Могилы, были яркими фигурами, принимавшими живое участие в светской жизни общества, занимаясь архитектурой, образованием, искусством. К тому же академия, как и братские школы, имели серьезных спонсоров, которые учреждали стипендии для студентов, позволявшие им продолжать обучение в Европе (об этом мы скажем ниже).
Киево-Могилянская академия, созданная как аналог западноевропейских университетов, была учебным заведением, в котором преподавали по популярному тогда в Европе принципу «семи искусств» (заимствованному из античных времен): «тривиум» (грамматика, риторика, диалектика) и «квадривиум» (арифметика, геометрия, музыка, астрономия). При этом в отличие от западноевропейских и польских школ здесь преподавание базировалось на активном использовании греко-византийских традиций.
В Киеве использовали распространенный во многих учебных заведениях Украины гуманистический принцип параллельного изучения трех языков (отсюда и название «триединая академия»). Идея обучения на трех языках была высказана еще Эразмом Роттердамским, а затем получила широкое распространение в университетах и коллегиумах Европы. Только в Украине гебрайский (древнееврейский) язык был заменен церковнославянским, который преподавался наряду с латинским и греческим. Изучение языков открывало перед учениками возможность знакомиться с античной и современной им западноевропейской литературой.
Для того чтобы приучить учеников к латыни, их обязывали общаться в школе исключительно на этом языке. За нарушение этого правила следовало наказание. В первых трех классах латынь доминировала над другими предметами. Учителя добивались того, чтобы студенты думали на латыни. Как писали в своих воспоминаниях бывшие могилянцы, уже на третий год обучения они «болтали по латыни с учителями и товарищами». На этапе поэтики и риторики студенты должны были также свободно писать по-латински [512].
Знание латыни в XVI–XVII вв. было сравнимо со знанием английского в наши дни – т.е. открывало дверь в европейские научные круги и делало возможным диалог (или полемику) украинских ученых с коллегами из других европейских государств. Немаловажным фактором было и то, что латынь являлась официальным языком западной дипломатии. На ней писались грамоты и составлялись договоры. Это позволило украинским дипломатам свободно вести переговоры со своими коллегами из Империи, Швеции, Франции, не говоря уже о Речи Посполитой. К тому же вся богословская полемика велась исключительно на латыни. Таким образом, как пишет знаток украинского барокко М. Трофимчук, знание латыни давало возможность бороться с врагами их же методами [513].
Именно в Киевской академии осваивал латынь М. Ломоносов, будучи направленный туда на стажировку из московской СлавяноГреко-Латинской академии. В результате ежедневных упражнений в Киеве Ломоносов настолько свободно овладел латынью, что в дальнейшем многие свои научные трактаты писал сначала на ней, а потом уже переводил их на русский язык [514].
Прекрасно говорили по-латыни многие выпускники Киевской академии, в том числе политические деятели из казацкой старшины, а не только писатели и богословы. Например, своим знанием латыни славились гетманы И. Выговский и П. Тетеря [515]. Выговский получил при Б. Хмельницком должность генерального писаря во многом именно благодаря этим своим умениям. Он часто переходил на латынь в переговорах с поляками, поднимая тем самым статус Украинского гетманства. Один на один по-латыни разговаривал он и со шведскими послами [516]. Следует отметить, что в допетровскую эпоху иностранные языки в Русском государстве не знали. Например, француз де ла Невилль писал, что во всем Московском государстве было всего четыре человека, знавших латынь [517].
Великолепно владел латынью И. Мазепа. Французский посол Жан Балюз
