толпился народ. Для рядовых солдат, рабов и плебеев любимым напитком являлась
posca, представляющая собой просто уксус, смешанный с достаточным количеством воды, чтобы сделать его приятным на вкус. Можно предположить, что в случае привыкания к нему в жарком климате это был и в самом деле освежающий напиток [88].
Было множество редких сортов вина, ценившихся эпикурейцами буквально на вес золота. В 121 г. до н. э. благодаря редкому сочетанию погодных условий знатоки открыли чудесное вино, получившее название «опимия» (по имени тогдашнего консула Опимия). Ко времени правления Адриана это драгоценное вино давно уже было выпито до последней капли, но гурманы все еще обсуждали вкус этого божественного напитка. В каждом крупном поместье или городском доме вельможи имелся винный погреб, где хранились многочисленные запыленные и покрытые паутиной амфоры, запечатанные гипсом, с надписями, свидетельствующими, что они были заложены в погреб сотню лет тому назад. Что же до нежелательности постоянного употребления вина, то такая идея едва ли приходила кому-нибудь в голову, и Гораций во времена правления Августа ясно выразил всеобщее отношение к этому, написав в одной из своих поэм, что хорошее вино «побуждает мудреца раскрыть свои тайные желания; приносит надежду смятенным душам и дает беднякам силы, чтобы продолжать жизнь».
Кухни и тонкости кулинарии. При таком отношении к еде и питью кухни римлян требовали оснащения хорошо продуманным оборудованием. Печи для готовки отсутствовали, но имелись капитальные каменные или сложенные из кирпича очаги. Горевший в них древесный уголь раскалял камни до такой степени, что обширная поверхность начинала светиться и давала возможность повару показать все, на что он был способен. Старший повар в доме Кальва имел большой набор разнообразной кухонной посуды из меди, часто не просто функциональной, но еще и весьма красивой. Такую посуду (более дорогую, чем оловянную, но куда более надежную) можно было увидеть на любой римской кухне. Из меди делались формы для выпечки, поварешки, черпаки, ложки большие и поменьше, сковороды для жарки, короче, все то, что радовало сердца домохозяек и во все последующие времена.
Никто не ожидает от нас, что мы тут же набросимся изучать замысловатые кушанья, рожденные в этой кухне истинных гурманов. Кулинария, как утверждали последователи Апиция, не есть простое ремесло, но самое благородное из искусств. Лишь получивший тройное посвящение эпикуреец, человек, тщательно натренировавший свой язык для ощущения легчайших оттенков вкуса, а свои пальцы так, что мог выбрать небольшой кусочек блюда нужной температуры, был способен оценить многое из того, что здесь готовилось.
Кальв не мог не смеяться, когда услышал, что его друг, приглашавший его на обед, заявил, что гостям будет подан «кабан из Лукании, добытый во время восточного ветра» с «яблоками, собранными при убывающей луне» и «миногами, пойманными перед нерестом». Подобные люди категорически утверждали, что «яйца продолговатой формы более вкусны, чем круглые»; а «после чаши вина аппетит лучше стимулировать подсушенной ветчиной, чем колбасой, предварительно обданной кипятком», или что «вкус массикского вина несколько меняется, если его профильтровать через полотно; лучше очищать это вино, смешав его с небольшим количеством фалернского, и затем добавить желток перепелиного яйца» [89]. Новшеством, которое подобострастно ввели преданные императору римские гурманы, стало любимое блюдо Адриана – большой пирог с запеченным мясом фазана, павлина и кабана.
Вряд ли стоит упоминать то, что очень многие римляне, называвшие себя эпикурейцами, на самом же деле были вульгарными обжорами – с аппетитами как у животных. Рим изобиловал такими типами, как высмеянный в одной из эпиграмм Марциала некий Сантра: во время торжественного ужина он «три раза приказывал подать ему шею кабана, четыре раза – филей, а затем умял зайца, дрозда и закусил устрицами», на десерт он съел сладкий пирог и, наконец, потеряв всякую скромность, унес с собой в складках своей тоги жареного голубя, с которым расправился дома, запив кувшином вина!
Утро римского джентльмена: завтрак и посещение форума. Однако даже обжоры, подобные Сантре, проводили первую половину дня в условиях относительной воздержанности. Римляне никогда плотно не ели три раза в день; скорее они держали свой желудок в готовности к обеду – событию, о котором они мечтали с самого раннего утра. В доме Кальва все просыпались и вставали, едва небо над Римом начинало сереть. Как только первые лучи солнца разгоняли тьму, decuria (команда из десяти человек) рабов под предводительством управляющего (atriensis) наводила чистоту и порядок в атрии и перистиле, чтобы к появлению из спален хозяина дома и его супруги, одетых их личными слугами, все уже блистало чистотой. Очень быстро для благородной четы тут же, часто в их собственных покоях, сервировался завтрак, jentaculum – всего несколько ломтиков самого лучшего хлеба, посыпанного солью или вымоченного в вине, к которому добавлялись горстка изюма, несколько маслин и немного сыра. Если Кальву предстояли поездка в его загородные поместья или трудные дискуссии в сенате, он мог велеть принести ему еще пару яиц и чашу mulsum, сдобренного специями.
По завершении завтрака хозяина клиентам позволялось войти в атрий, приветствовать там патрона возгласами «Ave!», получить его ответный кивок и свое вспомоществование за службу. Затем, если это был обычный день, Кальв надевал одну из не самых своих лучших тог и выходил из дома. Если в это время созывался сенат, он, разумеется, шел в курию, если нет, то обычно заглядывал к своему банкиру (его контора находилась на Via Sacra), чтобы поговорить с ним о своих инвестициях, навещал заболевшего друга в его особняке, заходил к приятелю, чтобы засвидетельствовать его завещание (весьма привычная церемония). Кальв мог наведаться и в одну из базилик, где еще один его друг, выступавший в судебном споре, ждал, что все его друзья и знакомые – чем значительнее, тем лучше – будут сидеть рядом с ним, аплодисментами выражая свое одобрение тому или иному особо удачно произнесенному им доводу. Во время всех этих визитов за Кальвом, разумеется, следовали одна-две дюжины клиентов и вольноотпущенников и по крайней мере столько же рабов.
Послеобеденное и вечернее время. Главная трапеза дня – обед. После всех этих дел и визитов время уже приближалось к шести часам (к полудню, по нашему счету). По всему Риму работа уже прекратилась; бедняки направляются в продуктовые лавки или уличные харчевни; более обеспеченные возвращаются домой или принимают приглашения гостеприимных друзей заглянуть на полуденный ланч, называемый prandium. Это полный прием пищи, хотя и совершается он в неформальной, насколько это возможно, обстановке. Еда по большей части холодная – хлеб, салаты, маслины, сыры, да еще блюда, оставшиеся с последнего ужина;
