с Хельсинки и государственной администрацией. Кроме того, Рингбом был композитором, музыковедом, музыкальным критиком и дирижером. Внешние связи финских оркестров в послевоенное время были ориентированы в основном исключительно на Запад, главным образом на страны Северной Европы и Германию. Это обстоятельство отражалось на репертуаре оркестров, в которых советская музыка не звучала совсем, да и русской программы было не так много, несмотря на близость границы.
Визиту Рингбома, очевидно, предшествовали переговоры, которые велись во время поездок советских артистов в Хельсинки, так как их обычно сопровождали руководящие лица филармоний. Программа поездки Рингбома действительно включала встречи с руководителями Московской и Ленинградской филармоний. Он составил о своей поездке длинный отчет, содержавший острые наблюдения об особенностях управления сферой культуры в СССР. Эти заметки оказались очень полезны при попытках пригласить советских артистов в Финляндию.
Рингбом обратил внимание на то, что искусство и культура занимали центральное положение в советском обществе, в отличие от ситуации в западных странах. Он изучил также систему управления концертной деятельностью оркестров. В СССР слово «филармония» имело другое значение, чем на Западе, где оно означало оркестр и небольшой административный состав при нем. В Советском Союзе филармония была государственным учреждением, управляющим и организующим общественную музыкальную жизнь одного города или региона, и находящимся в прямом подчинении у Министерства культуры. Рингбом отметил, что филармонии организовывали не только концерты симфонической музыки, но и выступления солистов, концерты камерной музыки, а также устраивали чтения литературных докладов и выступления чтецов. Расстояние между высокой и популярной культурой сокращало то обстоятельство, что эстрадные артисты тоже входили в сферу деятельности филармоний – по тому же принципу группы советских артистов, приезжавших в Финляндию на гастроли, состояли из представителей разных видов искусств, от акробатов на роликовых коньках до классических музыкантов высочайшего уровня [265].
Рингбом был впечатлен представленной ему статистикой. Показатели не выглядели завышенными: в одной только Москве в год проходило около 359 симфонических концертов, так как профессиональных симфонических оркестров в столице было шесть: два Больших симфонических, один Симфонический оркестр Всесоюзного радио, на практике увеличенный вдвое Симфонический оркестр Большого театра, Симфонический оркестр Московской области и Симфонический оркестр Московской консерватории. Хоры не входили в сферу деятельности филармоний. Зато у Московской филармонии было семь струнных квартетов, многочисленные ансамбли камерной музыки, солисты (38 пианистов, 24 скрипача, 4 виолончелиста, более 100 певцов-солистов, 24 аккомпаниатора) и целая группа других артистов. Филармонии были, в принципе, самостоятельными учреждениями, но Министерство культуры могло вмешиваться в их деятельность, особенно в связи с визитами иностранных исполнителей, что и произошло, по свидетельству Рингбома, когда артисты Финской оперы концертировали в Ереване, Ленинграде и Москве. В таких случаях местная филармония приспосабливалась и меняла свою ранее утвержденную программу [266].
Находясь в СССР, Рингбом представлял ФОХ, и, вероятно, одной из важнейших причин его поездки было намерение организовать участие советских музыкантов высочайшего уровня в будущих концертах оркестра. В отчете Рингбом рассказывал о своих переговорах о приезде трио Ойстраха на концерт ФОХ 12 ноября 1954 года. Рингбом начал обсуждение этого вопроса за полгода до того, но так и не получил ответа на свой запрос. Приехав в Москву, он решил выяснить, каково положение дела. Ему стало ясно, что поездку трио организовать возможно, просто, по словам советской стороны, Рингбом изначально обратился не в то ведомство. Его письмо все это время перекидывали из организации в организацию. Во избежание подобного в будущем Рингбому дали адрес нужного отдела в Министерстве. Когда же Рингбом запросил партитуры советских композиторов, ему ответили, что стоит обратиться по тому же адресу – и ноты будут доставлены в Финляндию в течение пары месяцев. Что касается Десятой симфонии Шостаковича, которая была закончена предыдущей весной, то партитуру вручили Рингбому на организованном по случаю его отъезда празднике в качестве личного подарка. Подарок предполагал также «право копирования и инструментовки произведения, а также неограниченное право его исполнения» [267]. Авторские права работали в СССР совсем по-другому, чем на Западе. Автор не имел никаких прав на свое произведение, все права были у государства. Деятели искусства, конечно, значительно выигрывали от того, что их произведения исполнялись, но обладание произведениями находилось вне их контроля.
Как интенданта большого оркестра Рингбома интересовал также вечный вопрос оркестровой деятельности, а именно планирование репертуара: кто принимает решение, что будет исполняться. По наблюдениям Рингбома, такими полномочиями обладал художественный руководитель программного отделения филармонии, который сам не руководил ни одним оркестром. Его решения основывались на представлении, составленном руководителями оркестра совместно с участниками оркестра. Далее репертуар согласовывался с художественным советом каждой филармонии, в который, например, в Москве входили музыканты высочайшего уровня, такие как Ойстрах, Оборин и Гилельс, а также дирижеры оркестров Константин Иванов (1907–1984), Кирилл Кондрашин (1914–1981) и Самуил Самосуд. У каждого оркестра было по 10−11 концертов в месяц, из которых 6−7 игрались по новой программе. Репетиции длились по четыре или шесть часов в день (одна репетиция продолжительностью четыре часа или две репетиции по три часа каждая). Рингбом также отметил, что зарплаты музыкантов оркестров очень различались. В Москве зарплаты варьировались от 2000 до 5000 рублей – это расхождение было намного больше, чем та разница зарплат, которой возмущались музыканты в Финляндии [268].
Наблюдения Рингбома во многом соответствуют тому, что известно о системе управления культурой и искусством в Советском Союзе. Многократно обсуждаемая цензура была в первую очередь самоцензурой, при которой партийным чиновникам оставалось лишь изредка вмешиваться и регулировать, что можно исполнять, а что нельзя. Московская и Ленинградская филармонии особенно пристально следили за тем, чтобы материал, считавшийся неподходящим для исполнения, не попал в репертуар.
В целом визит Рингбома стал важной вехой. Политики или деятели искусства наносили периодически визиты вежливости, с концертами изредка приезжали отдельные артисты. Рингбом же не имел никаких идеологических причин для поездки. Занимая высокую должность в организации из сферы культуры и искусства, он принимал решения относительно репертуара и приглашенных артистов Филармонического оркестра Хельсинки. И в этом смысле был, с точки зрения СССР, очень важным лицом, так как мог способствовать популярности советских артистов на Западе и включению музыки советских композиторов в репертуар ФОХ. Со своей стороны, Рингбом хотел заполучить в оркестр в качестве приглашенных музыкантов советских артистов высочайшего уровня. С Ойстрахом ничего не получилось, несмотря на все попытки Рингбома, однако новые контакты интенданта ФОХ оказались в дальнейшем очень полезны.
РЕГУЛЯРНЫЕ ВИЗИТЫ СОЛИСТОВ
После поездки Рингбома в СССР ОФСС стало продвигать его просьбы о направлении солистов в качестве приглашенных исполнителей в
