поэзию и прозу. Французский язык был известен большинству запомнившихся елизаветинских авторов, так что без переводов было не обойтись. Италия очаровала Англию; английские пасторали оглядывались на Саннадзаро, Тассо и Гуарини, английские сонеты — на Петрарку, английская беллетристика — на Боккаччо и новеллы, последние дали сюжеты Марлоу, Шекспиру, Уэбстеру, Массинджеру и Форду, а итальянские местности — многим елизаветинским пьесам. Италия, отвергнувшая Реформацию, пошла дальше и разрушила старую теологию и даже христианскую этику. В то время как елизаветинская религия спорила о католицизме и протестантизме, елизаветинская литература, игнорируя этот конфликт, вернулась к духу и энергичности эпохи Возрождения. Италия, на некоторое время подорванная изменением торговых путей, передала факел Возрождения Испании, Франции и Англии.
II. ВОЙНА УМОВ
В этом елизаветинском изобилии и поэзия, и проза хлынули бурным потоком. Нам известны имена двухсот елизаветинских поэтов. Но пока Спенсер не представил свою «Королеву фаэри» (1590), именно проза привлекала внимание елизаветинской Англии.
Первым это сделал Джон Лайли, написав в 1579 году причудливую книгу «Эвфус, или Анатомия остроумия, то есть интеллекта». Лайли предложил показать, как тонкий ум и характер могут быть сформированы благодаря образованию, опыту, путешествиям и мудрым советам. Эвфус («Хорошая речь») — молодой афинянин, чьи приключения служат подмостками для многословных рассуждений о воспитании, манерах, дружбе, любви, атеизме. Бестселлером своего времени книгу сделал ее стиль — поток антитез, аллитераций, симил, каламбуров, уравновешенных положений, классических аллюзий и затей, которые захватили двор Елизаветы и удерживали моду на протяжении целого поколения. Например:
Этот юный галант, обладавший большим умом, чем богатством, и все же большим богатством, чем мудростью, не уступая никому в приятном самомнении, считал себя выше всех в честных условиях, так что считал себя настолько склонным ко всему, что не отдавал себя почти ни в чем.10
Заразился ли Лайли этой болезнью от итальянца Марини, испанца Гевары или ритора из Фландрии — вопрос спорный. Как бы то ни было, Лили принял этот вирус и передал его множеству елизаветинцев; он испортил ранние комедии Шекспира, подпортил «Эссе» Бэкона и придал слово языку.
Это была эпоха осознания слов. Габриэль Харви, наставник из Кембриджа, приложил все свое влияние, чтобы повернуть английскую поэзию от ударения и рифмы к классическим метрам, основанным на слоговых количествах. По его настоянию Сидни и Спенсер создали в Лондоне литературный клуб «Ареопаг», который некоторое время стремился вложить елизаветинскую жизненную силу в вергилианские формы. Томас Нэш пародировал «скачущие» гекзаметры Харви и буквально смеялся над ними в суде. Когда Харви добавил оскорбление к педантизму, осудив мораль друга Нэша Грина, он стал главной мишенью в памфлетной войне, которая принесла в Англию все ресурсы ренессансной язвительности.
Жизнь Роберта Грина подытожила тысячу карьер литературной богемы от Вийона до Верлена. Он учился в Кембридже вместе с Харви, Нэшем и Марлоу; там он проводил время среди «таких же развратников, как и он сам», с которыми «провел цвет своей юности».
Я утонул в гордыне; блуд был моим ежедневным занятием, а обжорство с пьянством — моим единственным наслаждением…Я был так далек от призывания Бога, что редко думал о Боге, но с большим удовольствием ругался и хулил имя Божие… Если я могу исполнить свое желание при жизни, то я доволен; пусть после смерти я изменюсь, как смогу…Я боялся судей судейских не более, чем судов Божиих».11
Он путешествовал по Италии и Испании, и там, по его словам, он «видел и практиковал такие злодейства, о которых и говорить-то противно». Вернувшись, он стал известной фигурой в лондонских тавернах, со своими рыжими волосами, острой бородкой, шелковыми чулками и личным телохранителем. Он женился и с нежностью писал о супружеской верности и блаженстве; затем он оставил жену ради любовницы, на которую потратил состояние жены. Из первых рук он описал искусство преступного мира в книге A Notable Discovery [uncovering] of Cozenage (1591) и предостерег сельских гостей Лондона от козней мошенников, карточных точильщиков, карманников, сводников и проституток; после чего преступный мир попытался убить его. Нас удивляет, что за жизнь, столь усердно посвященную пороку, он нашел время написать, с журналистской поспешностью и живостью, дюжину романов (в эвфуэстическом стиле), тридцать пять памфлетов и множество успешных пьес. Когда его бодрость и доходы пошли на убыль, он увидел смысл в добродетели и раскаялся так же красноречиво, как и согрешил. В 1591 году он опубликовал «Прощание с глупостью». В 1592 году он написал два важных трактата. В одном из них, «Высказывание для заносчивого придворного», он нападает на Габриэля Харви. В другом, Greene's Groatsworth of Wit Bought with a Million of Repentance, он нападал на Шекспира и призывал своих собратьев по разврату — видимо, Марлоу, Пила и Нэша — бросить грешить и присоединиться к нему в благочестии и раскаянии. 2 сентября 1592 года он отправил своей оставленной жене призыв возместить десять фунтов сапожнику, без милосердия которого «я бы погиб на улице».12 На следующий день в доме этого сапожника он умер — по словам Харви, от «избытка маринованной сельди и рейнского вина». Его хозяйка, простив ему долги за стихотворение, увенчала его голову лавровым венком и оплатила его похороны.13
Из всех елизаветинских памфлетистов друг Грина Том Нэш обладал самым острым языком и самой широкой аудиторией. Сын викария, уставший от приличий, Нэш окончил Кембридж и попал в лондонскую богему, намазывал хлеб пером и учился писать «так быстро, как только могла рыскать его рука». Он основал пикарескный роман в Англии, написав «Несчастного путешественника, или Жизнь Джека Уилтона» (1594). Когда Грин умер, а Харви обрушился на Грина и Нэша в «Четырех письмах», Нэш ответил серией памфлетов, кульминацией которых стал «Поедем с тобой в Саффрон Уолден» — место рождения Харви в 1596 году.
Читатели, веселитесь, ибо во мне нет ничего, что я мог бы сделать, чтобы вас развеселить… Это будет стоить мне падения, но я добьюсь, чтобы его выгнали из университета… прежде чем отдам его. Что вы дадите мне, когда я выведу его на сцену одного из самых главных колледжей Кембриджа?14
Харви пережил этот опыт, пережил богему и умер
