Я понимаю, что все это звучит невероятно жестоко. Каждая человеческая жизнь бесценна. Но мы с вами рассуждаем, к сожалению, в отрыве от реалий революции и Гражданской войны. Я уже говорил, но повторю еще раз: многие совершенно напрасно считают, что это была романтичная эпоха. Русская смута – это не бесконечные совещания в штабах и не ужины в хороших ресторанах, как показал те события советский кинематограф. Русская смута – это безумие штыковых и кавалерийских атак, ежедневно тысячи убитых, расстрелянных, повешенных, зарубленных, сожженных. Русская смута – тотальная война на уничтожение, без пощады не только к врагу, но и к себе. В ней жестокость, пусть даже и патологическая, была нормой. Этим и объясняется красный террор в Крыму. Но не оправдывается, естественно.
Никто в здравом уме не станет отрицать, что террор был. И был он беспощадным. Но не нужно при этом увеличивать и без того огромное число жертв в десятки раз и патетически рассуждать про подонков-большевиков. Они не были святыми и образцами нравственности. Это правда. Как неоспорим и тот факт, что они не ставили перед собой задачу сократить население России процентов на 70, в отличие от немцев спустя пару десятков лет.
Эпоха Гражданской войны. Кровь и смерть на просторах страны. Спустя 100 лет не завышать наши безвозвратные потери нужно, а добиться долгожданного примирения и согласия в обществе. Если уж не ради нас самих, то хотя бы в память убитых. Показать тем самым, что мы усвоили этот тяжелейший урок, и третьей русской смуты никогда не будет. Потому что еще одной такой каиновой мясорубки Россия может просто не выдержать.
Мы, скованные в одно жертвой, причастием огня и крови двухлетних наших боев, создали железное Галлиполи.
Генерал Туркул
Сегодня, когда разговор заходит о белой эмиграции, все обычно представляют себе офицера в расстегнутом кителе с золотыми погонами, пьющего водку в парижском ресторане и с ностальгией поющего «Боже, царя храни». Это в корне неверно. Прежде всего, чтобы добраться до Франции, нужны были деньги. А откуда они могли взяться у израненного фронтовика, получавшего жалованье деникинскими или врангелевскими бумажками, да еще крайне нерегулярно? Безусловно, Берлин, Прага, Брюссель и Париж стали культурными эмигрантскими центрами. Но разговор о судьбах русских изгнанников еще впереди. Пока же мы рассматриваем только Белое движение.
Когда огромная флотилия с войсками Врангеля и крымскими беженцами в ноябре 1920 года прибыла в Константинополь, начались переговоры с французскими оккупационными властями об их дальнейшей судьбе. По настоянию генерала, русская армия как организованная боевая сила была сохранена. Первый корпус генерала Кутепова, куда сводились 25 тысяч чинов «цветных» частей, отправился на полуостров Галлиполи. Русские окрестили его по-своему – «Голое поле». Под непрекращающимся холодным дождем выгружались они с кораблей, трое суток ставили выданные французами палатки. У них не было другого топлива, кроме чахлого кустарника на холмах, чтобы просушить одежду и обогреться.
В Галлиполи Кутепову приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы солдаты и офицеры окончательно не пали духом и остались армией. Лагерь было приказано организовать по всем правилам – наладить несение службы суточным нарядом, выставить караулы. Возобновились регулярные занятия строевой и боевой подготовкой, словесностью и законом Божьим. Свободное время было отдано благоустройству – делали грибки для часовых и навесы для знамен. Из подручных материалов – кустарника и тростника – плели койки. Для поддержания дисциплины и порядка в полках восстанавливались офицерские суды чести и военный трибунал. Советские историки потом назвали эти меры «настоящим проявлением солдафонства Кутепова».
Однако генерал достиг главного – армия постепенно выходила из состояния шока, возрождался ее боевой дух. В условиях лишений, оторванности от Родины, унижения возникла частица прежней России.
Галлиполийский лагерь стал понемногу оживать. Возвели церковь с иконостасом из одеял, лампадами из консервных банок и звонницей из снарядных гильз. Начали работать мастерские по починке одежды и обуви. Была отлажена гарнизонная и патрульная службы. Частям предписывалось соблюдение своих полковых праздников, проведение смотров и парадов. Запрещалась нецензурная брань, «порожденная разгулом войны». В частях стали выпускать рукописные журналы и газеты, была организована фехтовально-гимнастическая школа. Командир второго батальона Корниловского полка Михаил Левитов вспоминал спустя годы: «Особо популярными у нас были выступления футбольных команд. Всего их было 23. 30 марта 1921 года состоялся розыгрыш кубка Первого армейского корпуса, который выиграла команда нашего полка под командой поручика Рыбалко. Но затем «общая сборная» победила корниловцев».
В Первом армейском корпусе выработали даже дуэльный кодекс. В приказе Кутепова, утвержденном Врангелем, отмечалось, что к поединкам чести следует прибегать лишь в тех случаях, когда это окажется действительно необходимым. Ни дуэльных пистолетов, ни шпаг не было, да и офицеры за время Гражданской войны привыкли к другому оружию. И в Галлиполи, когда оказывалась оскорбленной чья-то честь, традиционным стало фехтование в штыковом бою. По воспоминаниям очевидцев, всего господа офицеры сходились у барьера не больше 15 раз – хватало других забот. Не было возможности бороться со вшами, часто умирали от тифа и холеры. Ходили во фронтовых обносках или самодельных гимнастерках. Постоянное сокращение пайков обрекало белых воинов на полуголодное существование. Положение усугублялось тем, что армия, по большому счету, осталась без главнокомандующего. Будучи фактически изолированным французами, Врангель смог приехать в Галлиполи только 22 декабря 1921 года. Выступил перед войсками, принял парады и вновь вернулся в Константинополь, где обосновался на последнем русском корабле – яхте «Лукулл».
Русская армия в Галлиполи.
Белая армия готовится к продолжению борьбы
Генерал Витковский в своих воспоминаниях отмечал: «Первый армейский корпус еще крепче сплотился вокруг Врангеля. В единении наша сила, с неизменной и непоколебимой верой, наш командир обещал вывести армию из новых испытаний». В самом деле, барон был вынужден превратиться из военачальника в политика и дипломата. Борьбу за будущее Белого движения приходилось вести не только с иностранцами, но и со своими, русскими. На Врангеля давило и левое, и правое крыло эмиграции. Одни добивались «демократизации» армии, другие, наоборот, обвиняли главнокомандующего в «либерализме».
Сразу несколько политических группировок, претендующих на роль правительств в изгнании, старались взять армию под свой контроль. Врангель достаточно жестко высказался по поводу этих организаций: «Передавать армию в руки каких-то комитетов я не имею нравственного права, и на это я никогда не пойду. Мы должны всемерно сохранять то знамя, которое вынесли. Разве может даже идти речь о том, чтобы войска находились в зависимости от тех, которые уничтожили, опозорили армию, кто, несмотря на все уроки, до сего времени продолжают вести против нее войну».
Штабы Врангеля и Кутепова все еще пробовали разрабатывать планы операций. Недостатка в вариантах не было: высадка в Грузии, перевод на Дальний Восток, объединение с армией Булак-Балаховича, которая собиралась в Польше. Оптимизма добавляли сообщения с Родины о крестьянских восстаниях на Тамбовщине, Украине, в Сибири. Начали даже готовить для переброски в Россию летучие отряды из лучших офицеров-добровольцев, которые смогли бы добраться до бунтующих районов и стать центрами организации антибольшевистской борьбы.
Генерал А. П. Кутепов.
Создатель галлиполийского чуда
Однако жизнь внесла свои коррективы в планы Белой гвардии. Сухопутные дороги в Россию были блокированы войсками победивших большевиков. Возможность морских десантов целиком зависела от союзников, которые не проявляли в этом плане ни малейшей заинтересованности. Переброска войск на Дальний Восток стоила слишком дорого. Англия и Франция вообще боялись армии Врангеля – этих истинных воинов, умевших доходить до пределов самоотверженности и драться с десятикратно превосходящим противником. Русская армия оказалась никому не нужна. Более того – она всем мешала.
Уже в конце 1920 года Франция сочла свои союзные обязательства выполненными до конца и решила избавиться от обузы, которой стали для нее белогвардейцы. Врангелю настойчиво приказывали разоружить армию, сложить с себя командование и распустить войска, переведя их на положение гражданских беженцев. Генерал категорически отказывался. Лишить офицеров довольствия французские оккупационные власти боялись – невозможно было заранее предвидеть, что в ответ предпримут эти несгибаемые русские. Союзники старались закручивать гайки постепенно, уменьшая продовольственные пайки и довольно подло предлагая восполнить разницу «за счет средств главнокомандующего». Финансов у генерала Врангеля не было никаких. И борьба за армию приняла еще одно направление – поиска денег. Представители генерала обращались за помощью к состоятельным гражданам, сумевшим сохранить капиталы, к правительствам и общественным организациям. Дороги были каждый франк, доллар, фунт и золотой царский червонец, которые бы позволили лишний день прокормить добровольцев.
