с концом! — вскричала, теряя терпение, Гунда.
Миррина отъехала к задним колёсам. Отчаяние захлестнуло тяжёлой волной. Двигаться, петь, развлекать царицу, выслушивать грубые окрики — силы на трудный путь она находила в ожидании. Зарубки на гребне день ото дня приближали к ней амфору. Но вот настой у неё в руках, и она не знает, как поступить дальше. Одатис в темнице. Крепче камня отгородил её белый войлок. Как пробиться сквозь страшную стену? Где уязвимое место, в котором можно проломить брешь? Если бросить амфору прямо в кибитку — Гунда отнимет. Ночью, когда Гунда спит, дружинники глаз не смыкают. Миррина пыталась пробраться ночью к кибитке, и ничего не вышло: прогнали её.
«Взрезать войлок с той стороны, где Одатис! — пришло вдруг Миррине в голову. — Если даже меня убьют, всё равно Одатис выпьет настой». Но едва Миррина успела подумать, грянул вопль, какого давно не было слышно:
— Оу! Оу! Царь! Гунда, радуйся!
Размахивая акинаками, дружинники ринулись на кибитку. Лохмат едва успел выскочить из-под копыт, и заслон из пятидесяти человек оттеснил Миррину назад.
С этого момента всё изменилось. Медленный змей превратился в быстрого угря. Кони понеслись — только степь затряслась от топота. Колёса загромыхали раскатами грома. Гунда покинула место на шкурах, засела внутри, плотно задёрнув полог. Дружинники охраняли жену царя неусыпней, чем золото. Неутомимый рой сновал без устали вокруг кибитки, как раньше вокруг Савлиевой повозки. Миррина видела, что мальчики-эллины следили за каждым её движением, ловили взгляды. Ей нечего было ответить на безмолвный вопрос, и она отворачивалась. Она могла им сказать только два слова: «смерть» и «отчаяние», других у неё не было…
Трава, расцвеченная цветами, ручьи, овраги стремительно уносились назад. По сто и более перелётов стрелы делали в день быстроногие кони. Когда в сумке осталось четыре камушка, Белоног вынес Арзака на полосу сильно примятой травы. «Догнал, — с радостью подумал Арзак. — Теперь дело пойдёт проворней». С полудня след резко переменился. Сначала трава была просто потоптана, теперь её словно акинаками посекли. «Здесь Иданфирс нагнал колесницу и приказал ехать быстро, — растолковал значение следа Арзак. — Вместе с Иданфирсом прискакали Ксанф и Филл, значит, снадобье попало к Миррине и, возможно, она уже передала его Одатис». Арзак повернул коней к Бо-рисфену.
День и ещё два дня он ехал вдоль береговой полосы. Наступил четвёртый, последний день, дошёл до середины и двинулся на закат. Скоро последний маленький камушек покатится по земле, усеянной чёрными и серыми валунами.
Глава XIX
Клятва на берегу Борисфена
Ксанф и Филл ждали у Волчьей пасти — так называлась гряда валунов, ведущая к царскому стойбищу Вечности. Эллины были одни, без Одатис. Арзак это понял сразу. Он бросил коней и, сокращая путь, побежал по камням.
— Друг, всё пропало, — сказал Ксанф, вставая навстречу, — её унесли вместе с другими. Мы видели и не могли помешать.
Арзак без сил привалился к огромному валуну.
— Не успели доставить снадобье? — спросил он, сползая на землю. По ногам словно кто-то ударил палкой.
— Успели, друг. Только не было способа передать амфору Одатис. Воины никого не подпускали к кибитке, охраняли и днём и ночью. Женщина со шрамом очень страдала.
— Где она?
— Её убили.
— Как, и её тоже?
Ксанф с тоской посмотрел на Филла. Филл всегда приходил на помощь, когда действовать приходилось словами. Но сейчас он сидел, уставившись в землю, обхватив руками колени, подтянутые к подбородку. Он даже не приветствовал Арзака обычным «Хайре!».
— Ксанф, — сказал Арзак, — я должен знать всё.
— Это случилось, когда царскую мумию опустили на войлок. Воины стали убивать лошадей. Потом вывели из кибитки женщину в золоте и Одатис. Одатис помахала рукой и что-то крикнула, мне показалось, что она произнесла твоё имя. — Ксанф замолчал и тоже уставился в землю.
— Говори всё до конца.
— Конец наступил скоро, быстрее, чем я рассказываю. Откуда-то выскочил рыжий лохматый пёс и прыгнул на грудь Одатис. Следом за ним сквозь оцепление прорвалась ваша «мата». Её руки были вытянуты вперёд. «Пей!» — наверное, так она крикнула. Во всяком случае, она что-то коротко крикнула и быстро передала настой. Одатис выпила и упала замертво. Пёс завыл, стал лизать ей щёки и губы и тоже упал, только два или три раза дёрнул лапами. Тогда женщины стали кричать. Женщина в золоте выхватила кинжал…
Не догадываясь о смысле слов, которыми обменялись Миррина и Гунда, Ксанф не мог до конца понять развязку событий, разыгравшихся у него на глазах.
Всё произошло быстро.
— Песельница мертва! Она умерла раньше царской супруги, её нельзя хоронить вместе с царём! — закричала Миррина.
Дружинники в замешательстве остановились.
— Песельница в царстве теней! — продолжала кричать Миррина, выбирая момент, чтобы поднять Одатис.
Но тут перед ней выросла Гунда, тяжёлая и неподвижная, как статуя. Золотые блёстки слепили глаза.
— Чуяло моё сердце, что опоишь девчонку зельем.
— Одатис мертва, её нельзя хоронить с царём.
— Девчонку можно, тебя, колдунья, нельзя.
Из расшитого блёстками рукава в руку скользнул кинжал. Гунда сделала резкий взмах. Миррина упала.
— Берите девчонку, берите пса, пусть сторожит шатёр.
Дружинники выполнили приказание.
— Воины схватили Одатис и пса и опустили их в яму, — сказал Ксанф и перевёл дыхание. Тяжёлой ношей был страшный рассказ, в котором справляла свой праздник смерть.
— А мата? — спросил Арзак. Даже теперь он не решался назвать Миррину по имени.
— Она лежала мёртвая в луже крови. Потом появился высокий старик. Он поднял её. Это было так печально. Он нёс её на вытянутых руках, словно ребёнка.
— Лютые варвары, — медленно выговорил Филл. — Они убили женщину в золоте, убили конюхов, передушили табун лошадей.
— Филл, — сказал Ксанф, — мы, греки, приносим в жертву богам сотни быков и овец.
— Но не людей.
— Скифы верят, что погребённые вместе с царём будут счастливы в той, другой жизни, — тихо сказал Арзак.
— Никто ещё не возвращался из царства теней на землю, чтобы сообщить нам об этом.
— Укроти свой язык. У нашего друга горе, а горе не терпит пустопорожних слов.
Ксанф опустился на землю рядом с Арзаком и сжал своей крепкой ладонью его плечо. Филл подвинулся ближе.
Они сидели так долго, молчали, думали об одном. Страшный день подходил к концу. Багровое солнце расплющилось, и облака, словно перья невиданной птицы, разбросанные по всему небу, налились розово-алым светом.
— Трёх ночей мне не хватит, — прошептал Арзак.
— Втроём мы сделаем втрое быстрее, — отозвался Филл.
Арзак вздрогнул. Он не заметил, что произнёс вслух то,
