сборник не всегда связных сказаний, почерпнутых из русских летописей и польских исторических сочинений, переработанных в патриотическом духе. Вопрос о происхождении славян и русских «Синопсис» излагал по польской «Хронике» Матвея Стрыйковского. Поэтому в нём повторялись все заблуждения и ошибки, против которых в те же годы протестовал Юрий Крижанич: и Мосох — основатель Москвы, и «народ Рос», и скифы, и роксоланы-русь, и Гостомысл и т. д.
Проблемы русской истории и русской историографии не могли пройти мимо внимания человека, который, по выражению Пушкина, сам был всемирной историей. Пётр I непременно желал иметь полноценную историю России, отвечавшую научным запросам своего времени, то есть составленную по научно обработанным источникам. За её написание поочерёдно было засажено несколько русских книжников.
Однако задача оказалась не по плечу отечественным Геродотам и Фукидидам, чьи творческие возможности их недальний потомок описал одной строкой: «Уме недозрелый, плод недолгой науки» [49].
В 1708 году руководитель Монастырского приказа Иван Алексеевич Мусин-Пушкин передаёт справщику московской типографии Фёдору Поликарпову царское распоряжение: «составить русскую историю» от начала княжения Василия III Ивановича (то есть с 1505 года), до последнего времени. Для образца он должен был описать пять лет в двух редакциях («на два манера») — краткой и пространной — и «прислать немедленно».
Фёдор Поликарпов был не новичок в книжном деле — много лет занимался переводами и сам потрудился над славяно-греко-латинским словарём («Лексикон треязычный, сиречь речений славянских, эллино-греческих и латинских сокровище», 1705). Когда спустя десять лет он перечислял свои заслуги в качестве справщика, а затем и начальника Печатного двора, то упомянул, что за время своей работы «приплодил казны с 50 000 рублёв».
Но историографические штудии оказались для него непосильным трудом. Прошло четыре года, а Поликарпов так увяз в древнейшей эпохе, что никак не мог приблизиться к началу русской истории. В 1712 году Мусин-Пушкин напоминает ему о царском задании, прибавляя: «Понеже его царское величество желает ведать российского государства историю, и о сем первее трудиться надобно, а не о начале света и других государствах, понеже о сем много писано. И того ради надобно тебе из русских летописцев выбирать и в согласие приводить прилежно».
Поликарпов прилежно внимает наставлением и спустя ещё три года отправляет на рассмотрение царя черновой вариант работы. Пётр остался недоволен и поставил на этой затее крест. Второго января 1716 года Мусин-Пушкин сообщил автору: «История твоя российская <…> не очень благоугодна была, но чрез старание и прошение моё ныне царское величество изволил приказать за оные твои труды выдать тебе с Печатного двора двести рублёв».
Примерно тогда же на роль российского историографа выдвигает себя Лейбниц. Году в 1712-м он присылает Петру «предварительное сообщение» — обзор древнейших исторических сведений о начальной истории славян и русского народа. В соответствии с историографической традицией своего времени он отождествил территорию и проживающие на ней этносы. Поэтому древние обитатели Восточной Европы — киммерийцы, скифы, сарматы, гунны и другие народы — оказались у него родоначальниками славян, а русов Лейбниц посчитал роксоланами.
Его инициатива не имела продолжения. Пётр непременно желал видеть в авторах русской истории кого-нибудь из своих подданных. Но даже составление краткого исторического очерка столкнулось с необоримыми трудностями. Составленное в 1716–1718 годах в посольской канцелярии подьячим Иваном Юрьевым извлечение из Степенной книги было оставлено без внимания, поскольку обрывалось, как и оригинал, на 1563 годе. Феофан Прокопович в 1720 году взялся поправить дело, для чего издал «Родословную роспись князей и царей». Книга стоила ему больших трудов, однако «сама по себе ничего не стоила», как выразился о ней позднее архиепископ Филарет (Гумилевский).
3 мая 1722 года обер-прокурор Сената Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев донёс Синоду о царском поручении: «Императорское величество указал мне сочинить книгу летописец, и того ради ваше святейшество прошу, дабы изволили приказать прислать ко мне для оного дела писца, который бы мог писать правописательно». Больше об этом деле ничего не известно, а в следующем году Писарев впал в немилость.
После возвращения из Персидского похода в 1723 году царь лично составляет план будущего исследования русской истории (условное название по первым словам рукописи — «Генеральная история и описание российского государства»).
К древней истории России относятся следующие пункты: «1) доброе известие о начале, преселении и вселении, о войнах, о вере и службе Божией древних людей. 2) История о правительстве древних владетелей, как они правительствовали наследственне и избранием и как они пришли в христианскую [веру]. 3) Житие, дела, портреты, посольства, союзы, браки и надписи на гробах древних царей блаженной памяти доныне; когда и как и сколь долго они государствовали, где они погребены… 9) История народу о начале и происхождении всякого народа, о розном их языке, о буквах и писании их, о природе, нравах, обычаях или обыкновении и одеянии их стародавном».
В помощь будущему историку велено «искать в библиотеках, монастырях, архивах и в канцеляриях в Москве, Киеве, Володимерове и Чернигове, такожде в домах знатнейших господ, которые губернаторами в провинциях или где посланниками были, дабы тем возможно было найти древние хроники или летописания об известиях письменных или печатных».
По злой иронии судьбы, незадолго перед тем умер единственный человек, который мог бы взяться за выполнение царского проекта, поскольку по своему почину уже составил сжатое изложение русской истории. Звали его Алексей Ильич Манкиев. Как знаток нескольких языков (латинского, польского, шведского и, возможно, итальянского) он в 1700 году был определён секретарём в посольство князя Андрея Яковлевича Хилкова к шведскому королю Карлу XII. С началом Северной войны русские послы были задержаны в Стокгольме.
Потянулись долгие годы шведского плена. Находясь официально под домашним арестом, князь Хилков и его секретарь сохраняли связи с русскими пленными и поддерживали тайную переписку с российским правительством. По словам Манкиева, он «время всуе не ронил».
В 1713 году послов переводят под надзор в крепость города Вестерос. Библиотека городской гимназии привлекает внимание Манкиева богатым собранием книг — западноевропейских и русских, приобретённых шведским дипломатом и востоковедом Юханом Габриэлем Спарвенфельдом во время его пребывания в Москве в 1682–1684 годах.
Ознакомившись с этой коллекцией, Манкиев решает сам заняться историческими разысканиями. Конечно, положение пленника не предполагало к написанию обширного труда. Манкиев ограничивает себя задачей создания краткого очерка — «Ядро
