ни кукарекать, ни нести яйца». 2 Что касается университетов, то они казались ему притонами убийц, храмами Молоха, синагогами разврата; «ничего более адского…. никогда не появлялось на земле… и никогда не появится»; и он пришел к выводу, что они «достойны лишь того, чтобы быть превращенными в пыль». 3 Меланхтон согласился с ним на том основании, что университеты превращают студентов в язычников.4 Мнение Карлштадта, цвиккауских «пророков» и анабаптистов о том, что образование — это бесполезное излишество, опасность для нравственности и препятствие на пути к спасению, было с готовностью принято родителями, которые жалели о затратах на обучение своих детей. Некоторые отцы утверждали, что, поскольку среднее образование в основном направлено на подготовку студентов к священству, а священники сейчас так немодны, нелогично отправлять сыновей в университеты.
Реформаторы рассчитывали, что доходы от церковных владений, присваиваемые государством, будут частично направлены на создание новых школ взамен тех, что исчезали с закрытием монастырей; но «князья и лорды, — жаловался Лютер, — так заняты высокими и важными делами в погребе, на кухне и в спальне, что у них нет времени» на помощь образованию. «В немецких провинциях, — писал он (1524), — школам теперь повсеместно позволяют разоряться».5 К 1530 году он вместе с Меланхтоном сетовал на упадок немецких университетов.6 В Эрфурте число студентов сократилось с 311 в 1520 году до 120 в 1521 году и до 34 в 1524 году; в Ростоке — с 300 в 1517 году до 15 в 1525 году; в Гейдельберге в том же году профессоров было больше, чем студентов; а в 1526 году в Базельском университете училось всего пять человек.7
Лютер и Меланхтон трудились, чтобы исправить нанесенный ущерб. В Послании к бургомистрам (1524) Лютер обратился к светским властям с призывом создавать школы. В 1530 году, намного опередив свое время, он предложил сделать начальное образование обязательным и предоставлять его за государственный счет.8 Университетам, постепенно восстанавливавшимся под эгидой протестантов, он рекомендовал учебную программу, в центре которой была бы Библия, а также преподавание латыни, греческого, иврита, немецкого, права, медицины, истории и «поэтов и ораторов…. языческих или христианских». 9 Меланхтон сделал возрождение образования главной задачей своей жизни. Под его руководством и при его поддержке было открыто множество новых школ; к концу XVI века в Германии их насчитывалось 300. Он составил «План организации школ и университетов» (1527), написал учебники латинской и греческой грамматики, риторики, логики, психологии, этики и теологии, подготовил тысячи учителей для новых учебных заведений. Его страна с благодарностью назвала его Praeceptor Germaniae, Просветитель Германии. Один за другим университеты северной Германии переходили под контроль протестантов: Виттенбергский (1522), Марбургский (1527), Тюбингенский (1535), Лейпцигский (1539), Кёнигсбергский (1544), Йенский (1558). Профессора или студенты, которые (по выражению герцога Ульриха Вюртембергского) выступали против «правильного, истинного, евангелического учения», увольнялись. Кальвинисты были исключены из лютеранских колледжей, а протестантам было запрещено посещать университеты, все еще принадлежавшие католикам. Вообще, после Аугсбургского мира (1555) немецким студентам было запрещено посещать школы иной веры, чем та, которую исповедовал территориальный князь.10
Иоганн Штурм значительно продвинул новое образование, основав гимназию или среднюю школу в Страсбурге (1538) и опубликовав в том же году влиятельный трактат «О правильном открытии школ письма» (De litterarum ludis recte aperiendis). Как и многие другие лидеры мысли в Центральной Европе, Штурм получил образование в Братстве общей жизни. Затем он отправился в Лувен и Париж, где познакомился с Рабле; знаменитое письмо Гаргантюа о воспитании может свидетельствовать о взаимном влиянии. Сделав «мудрое благочестие» главной целью образования, Штурм сделал акцент на изучении греческого и латинского языков и литературы; эта тщательная подготовка по классике перешла в последующие гимназии Германии, чтобы вырастить армию ученых, которые в XIX веке совершали набеги и разгромы на античный мир.
Школы Англии пострадали от религиозного переворота даже больше, чем школы Германии. Соборные, монастырские, гильдейские и канцелярские школы растаяли в пылу атаки на церковные злоупотребления и богатства. Большинство студентов университетов получали образование в этих школах; в 1548 году Оксфорд выпустил только 173 бакалавра искусств, а Кембридж — только 191; в 1547 и 1550 годах Оксфорд вообще не имел таких выпускников.11 Генрих VIII ощутил эту проблему, но нужда в средствах на войну или свадьбы ограничилась тем, что он основал Тринити-колледж в Кембридже (1546) и финансировал профессора Regius в области божественности, иврита, греческого, медицины и права. Частная филантропия в этот период основала колледж Корпус-Кристи, колледж Крайст-Черч, колледж Святого Иоанна и Тринити-колледж в Оксфорде, а также колледж Магдален в Кембридже. Королевская комиссия, посланная Кромвелем в Оксфорд и Кембридж (1535 г.), чтобы присвоить их уставы и пожертвования в пользу короля, поставила под государственный контроль как преподавательский состав, так и учебные программы. Господству схоластики в Англии был положен конец; труды Дунса Скотуса были буквально развеяны по ветру;12 Каноническое право было отложено в сторону, изучение греческого и латинского языков поощрялось, учебная программа была в значительной степени секуляризирована. Но догматизм остался. Закон 1553 года требовал, чтобы все кандидаты на получение ученой степени подписывались под англиканскими статьями религии.
В католической Франции и Фландрии университеты сократились не по количеству средств или студентов, а по энергичности и свободе интеллектуальной жизни. Новые университеты были открыты в Реймсе, Дуэ, Лилле и Безансоне. Лувенский университет соперничал с Парижским по количеству студентов (5 000) и по защите ортодоксии, которую даже папы считали экстремальной. В Парижском университете было много студентов (6 000), но он больше не привлекал иностранных студентов в значительном количестве и не терпел, как в расцвете XIII века, бурного брожения новых идей. На других факультетах доминировал теологический — Сорбонна, — и это название стало почти синонимом университета. Учебный план из теологии и вызубренных классиков казался Монтеню поверхностной рутиной заучивания и соответствия. Рабле не уставал сатирически высмеивать схоластические формальности и логическую гимнастику Сорбонны, трату студенческих лет на дебаты, тщательно отвлеченные от реальной жизни человека. «Я готов потерять свою долю рая, — клялся Клеман Маро, — лишь бы эти великие чудовища — профессора — не погубили мою молодость».13 Вся мощь и авторитет университета были обращены не только против французских протестантов, но и против французских гуманистов.
Франциск I, который пил вино Италии и встречался с церковниками, погруженными в литературу Древней Греции и Рима, сделал все возможное, чтобы защитить французскую ученость от консервативных упреков, исходивших из Сорбонны. Побуждаемый Гийомом Буде, кардиналом Жаном дю Белле и
