предлагал возвысить национальную литературу, моделируя ее сюжеты, метры и стиль по классическим образцам; как Иоахим дю Белле, он включил Петрарку в число классиков и представил сонет своим соотечественникам; как Жодель, он написал первую классическую трагедию на родном языке (1550); и он уже написал (1527) первую португальскую прозаическую комедию в классической форме. Его друг Бернардим Рибейру писал буколические стихи в стиле Вергилия и трагедии в манере Тассо: он произвел такой фурор своей страстью к одной из придворных дам, что был изгнан; его простили, вернули королевскую благосклонность, и он умер безумным (1552).
Школа ярких историков записывала триумфы исследователей. Каспар Корреа отправился в Индию, стал одним из секретарей Албукерке, разоблачал коррупцию среди чиновников и был убит в Малакке в 1565 году. На фоне этой активной жизни он написал в восьми томах так называемое «краткое изложение» португальского завоевания Индии (Lendas da India), полное красок той экспансивной эпохи. Фернао Лопеш де Кастаньеда полжизни путешествовал по Востоку и двадцать лет трудился над своей «Историей завоевания Индии португальцами» (Historia do descobrimento e conquista da India pelos Portuguezes). Жоао де Баррос в течение сорока лет занимал несколько административных должностей в Индийском доме в Лиссабоне и посрамил своих предшественников, не скопив никакого состояния. Он имел доступ ко всем архивам и собрал их в историю, которую назвал просто «Азия», но которая получила название «Десятилетия», поскольку три из четырех ее огромных томов охватывают периоды примерно по десять лет каждый. По порядку, точности и ясности она может сравниться с любым современным историческим сочинением, за исключением работ Макиавелли и Гвиччардини. Гордая нация отвергла бы все исключения и присвоила бы Баррошу титул «португальского Ливия».
Кастильский язык стал теперь литературным языком Испании. Галисийский, валенсийский, каталонский, андалузский диалекты сохранились в речи народа, а галисийский стал португальским; но использование кастильского в качестве языка государства и церкви при Фердинанде, Изабелле и Сименесе придало этому диалекту непреодолимый престиж, и с их времен до наших дней его мужественная звучность несет в себе литературу Испании. Увлечение языком проявилось у некоторых писателей этой эпохи. Антонио де Гевара подал пример лингвистических изысков и риторических изысков, а перевод его «Диалога принцев» (Reloj de principes, 1529) лордом Бернерсом помог сформировать эвфуизм «Эвфуса» Джона Лайли и глупую игру слов в ранних комедиях Шекспира.
Испанская литература воспевала религию, любовь и войну. Страсть к рыцарским романам достигла такого накала, что в 1555 году кортесы рекомендовали запретить их законом; такой указ действительно был издан в Испанской Америке; если бы он был введен в действие в Испании, мы могли бы не увидеть Дон Кихота. Одним из романов, пощаженных викарием при очистке рыцарской библиотеки, была «Влюбленная Диана» (1542) Хорхе де Монтемайора; она подражала «Аркадии» (1504) испано-итальянского поэта Санназаро, а сама была имитирована «Аркадией» сэра Филипа Сидни (1590). Роман Монтемайора в прозе и поэзии — один из тысячи примеров итальянского влияния на испанскую литературу; здесь снова завоеванные покоряли завоевателей. Хуан Боскан перевел «Кортильяно» Кастильоне в прозу, вполне достойную оригинала, и принял предложение венецианского поэта Навагеро популяризировать в Испании форму сонета.
Его друг Гарсиласо де ла Вега почти сразу довел эту форму до совершенства в кастильском языке. Как и многие другие испанские писатели этого периода, он происходил из высокого рода; его отец был послом Фердинанда и Изабеллы в Риме. Гарсиласо родился в Толедо в 1503 году и рано посвятил себя оружию. В 1532 году он отличился при отступлении турок из Вены; в 1535 году он был дважды тяжело ранен при осаде Туниса; несколько месяцев спустя он участвовал в тщетной кампании Карла V в Провансе. Во Фрежюсе он вызвался возглавить атаку на мешающий замок; он первым взобрался на стену; он получил удар по голове, от которого умер через несколько дней в возрасте тридцати трех лет. Один из тридцати семи сонетов, которые он завещал своему другу Боскану, затронул ноту, которая эхом отзывается в каждой войне:
И теперь проклятие стало еще больше, чем прежде. Это наше время, и все, что было раньше. Продолжает менять свое лицо от плохого к худшему; И каждый из нас ощутил на себе прикосновение войны. Война за войной, изгнание, опасности, страх… И каждый из нас устал до глубины души. Увидеть собственную кровь на копье. И остаться в живых, потому что он не попал в цель. Некоторые люди потеряли свои вещи и все снаряжение, И все исчезло, даже имя. О доме, о доме, о жене, о памяти. И что в этом такого? Немного славы? Благодарность нации? Место в истории? Когда-нибудь они напишут книгу, и тогда мы увидим.52
Он не мог видеть, но тысячи книг с любовью вспоминали о нем. Историки записали его смерть в число главных событий того времени. Его стихи были напечатаны в удобных томиках, которые носили в карманах испанские солдаты в дюжине стран. Испанские лютнисты положили его стихи на музыку в виде мадригалов для виуэлы, а драматурги превратили эклоги в пьесы.
Испанская драма не замечала времени и не могла знать, что вскоре ей предстоит соперничать с елизаветинской. Одноактные комедии, фарсовые сатиры или эпизоды из популярных романов исполнялись бродячими игроками на публичной площади или во дворе трактира, иногда в княжеской резиденции или при королевском дворе. Лопе де Руэда, сменивший Хиля Висенте на посту главного поставщика автомобилей для таких трупп, прославился и дал нам слово — бобос, клоуны.
Историки были нарасхват. Гонсало Фернандес де Овьедо был назначен Карлом V историографом Нового Света и не слишком преуспел, написав объемную и плохо упорядоченную «Общую и естественную историю Западных Индий» (1535). За
