Глава 7
Вече
Вечу посвящено большое число исследований. О нем писали и спорили уже первые отечественные историографы. Привлекала эта тема и зарубежных историков, уделивших ей не только попутное, но и специальное внимание. Не исчез интерес к вечу и в наше время, о чем свидетельствуют новые публикации.
За время обращения к вечу в историографии определилось три основных взгляда на его социальную природу. Согласно первому — вече являлось народным собранием, отражавшим политический суверенитет городской общины, согласно второму — являлось органом феодального управления, согласно третьему — вообще не было политическим институтом, а только понятием. Разноречивые мнения высказаны также относительно хронологии этого явления, его компетенции, характера деятельности и др.
Наиболее яркими сторонниками народоправного содержания вечевых городских собраний были В. О. Ключевский, В. И. Сергеевич, М. Д. Довнар-Запольский, А. И. Линниченко и другие. В. О. Ключевский считал вече политической силой городской общины, имевшей решительный перевес над князем. В каждой области, согласно ему, стали друг против друга две соперничавшие власти — вече и князь. Вечевые постановления старших волостных городов имели обязательную силу для его пригородов, как приговоры верховной законодательной власти в области.[428]
М. Д. Довнар-Запольскому вече представлялось «всенародной сходкой в буквальном смысле этого слова». Всякий свободный житель данного города и даже земли имел право принимать в нем участие. Что касается компетенции веча избирать князей, то, согласно историку, в Древней Руси княжеские столы редко занимались вопреки народной воле. Определяя круг вопросов, подлежащих решению веча, он относил к их числу в первую очередь вопросы войны и мира. Что касается внутреннего управления, то вече хоть и имело на него сильное влияние, однако вмешивалось редко, представляя главную роль избранному им князю.
Полновластное народное собрание, согласно историку, существовало в старших городах на протяжении XI–XIII вв. Правда, несколько ниже он, по существу, поставил под сомнение это свое утверждение, сказав, что вече как соправитель князя, было только в Киеве и Новгороде, а в других княжествах оно низводилось до более или менее подчиненного по отношению к князю и его дружине положения.[429]
Согласно В. И. Сергеевичу, вечу принадлежала власть законодательная, правительственная и судебная, а его участниками были все свободные люди. Свою родословную древнерусское вече ведет от времен племенных народных собраний.[430]
А. И. Линниченко в специальной работе, посвященной вечу в Киевской земле, почти во всем следует за В. И. Сергеевичем. Согласно ему, вече — это орган народовластия с хозяйственной, административно-полицейской и политической функциями. Как и В. И. Сергеевич, полагал, что вече и князь — два одинаково существенных элемента древнерусского общественного быта, а право народа на выбор себе князя проходит через всю историю киевского веча. Развивая эту мысль, А. И. Линниченко утверждал, что в народе существовал совершенно ясный и правильный взгляд на назначение князя; это земский чиновник, избранный для исполнения тех обязанностей, которые считались специальностью княжеской семьи — военачальника и суда. Недовольный деятельностью своего князя, народ показывал ему путь от себя, т. е. изгонял его.[431]
Более сложным институтом виделось вече Д. Я. Самоквасову и Д. И. Иловайскому. В большой работе, явившейся, по существу, ответом-рецензией на книгу В. И. Сергеевича «Вече и князь», Д. Я. Самоквасов отвел вечу компетенцию не политическую, а только общественную, местного хозяйства, управления и полиции, значение экономической, хозяйственной и административной деятельности. Причем эти функции не были порождены самодеятельностью общины, но поручались ей верховным правительством и государством. Различая вече киевское и новгородское, он писал, что киевское княжество представляло собой чистую монархию, где народ являлся в политической сфере только в исключительных случаях, тогда как новгородское — было чистой демократией.[432]
Д. И. Иловайский считал, что на Руси было два веча — большое, собиравшееся во времена смут и безначалия, и малое, более постоянное, когда лучшие люди, т. е. городские старцы или домовладельцы, наиболее зажиточные и семейные, созывались на княжий двор для совещаний вместе с боярами и дружиной под председательством князя.[433]
Большинство историков XIX в. считали вече древней еще догосударственной институцией. Пожалуй лишь В. О. Ключевский не разделял такого убеждения, полагая, что появилось оно только во время упадка авторитета князей и усиления усобиц. Главной силой, на которую опиралось вече, согласно ему, были городские массы торговцев и ремесленников.[434]
Позже, аналогичную мысль высказал М. Н. Покровский. Древнерусские республики, писал он, начали аристократией происхождения, а окончили аристократией капитала, но в промежутке прошли стадию, которую можно назвать демократической. В Киеве она падает как раз на первую половину XII в. В этот период хозяином русских городов являлся действительно народ.[435]
Чрезвычайно широкой компетенцией «наделял» вечевые собрания М. А. Дьяконов. Предметами их ведомства он считал призвания князей, заключение с ними рядов-договоров, изгнание князей, вопросы войны и мира, законодательство и управление. Правда, не видел в этих народных собраниях проявление исключительного суверенитета общины. Они являлись органами государственной власти, через посредство которых народ проявлял свою волю в решении государственных дел. Полагал, что инициаторами созыва веча, чаще всего, оказывались князья, вынужденные обращаться к вечу за поддержкой по всем вопросам. На вече могли участвовать все свободные жители города.[436]
Не больше единодушия на природу и функции веча обнаружили и историки советского времени. Б. Д. Греков и М. Н. Тихомиров считали вече такой формой государственного управления, при которой к нему открывался широкий доступ городских низов. В представлении Б. Д. Грекова, вече — это народное собрание для обсуждения и решения важных общих дел. Не отрицая, что истоки этого института находятся в племенном периоде, он, тем не менее, утверждал, что ни в X, ни в первой половине XI века для развития вечевого строя благоприятных условий в Киеве не было. Власть князя слишком сильна, а город политически еще очень слаб. Правда, допускал, что в исключительных случаях вечевые собрания в X в. могли быть. К таким относил события 968 и 997 гг., связанные с осадой Киева и Белгорода печенегами.
Подъем и значение вечевых собраний, согласно историку, падает на вторую половину XI и на XII вв. Однако, и в этот период они проявляются не всегда. При сильной власти киевского князя значение веча падает и князь не входит в соглашения с народом, широкой городской демократией торговцев и ремесленников. И все же, Б. Д. Греков не склонен переоценивать общинное начало веча. Его деятельность являлась результатом определенного соотношения сил, при котором знать, захватившая в свои руки власть и ограничившая в своих интересах власть князей, не была в силах уничтожить народное собрание, но была достаточно сильна, чтобы превратить его в орудие своих интересов.[437]
М. Н. Тихомиров практически во всем, что касается веча, солидаризировался с Б. Д. Грековым. Может быть только отчетливее акцентировал мысль о том, что без признания за купеческим и ремесленным населением древнерусских городов большой политической силы, Киевская Русь останется для нас малопонятной и бедной по своему политическому содержанию. Историк не исключал даже, что вечевые решения, возможно, протоколировались, на что его натолкнула одинаковая передача вечевых споров 1147 г. в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях.[438]
Оба названных историка решительно не согласились с определением веча, данным С. В. Юшковым. Для него веча были не народными собраниями, но массовыми собраниями руководящих элементов города и земли по наиболее важным вопросам. Ни в одном совещании, которое могло бы претендовать на какое-либо политическое значение, основной силой не могла быть демократическая масса города — мелкие торговцы, ремесленники, наймиты и разного рода плебейские элементы. Если бы подобного рода совещания были, и если бы этим элементам и удалось навязать свою волю феодальной верхушке, то она нашла бы силу эти решения аннулировать. Поскольку древнерусские города, по мнению С. В. Юшкова, все более и более превращаются в центры феодального властвования, всякого рода совещания, которые могли претендовать на какое-либо значение, конечно, должны быть совещаниями основных феодальных групп или групп, так или иначе связанных с феодалами — возможно с крупными торговцами и одновременно землевладельцами. С. В. Юшков считал, что вече государственного периода происходит от племенных сходок, но решительно отказывал ему в статусе постоянного органа государственной власти. На всех проявлениях деятельности веча, согласно историку, лежит печать чрезвычайности.[439]
