говорит о бегстве только младшего из братьев. По-видимому, Семен вначале бежал в Орду сразу после присоединения Нижнего к Москве, но вскоре вернулся (возможно, Василий Московский каким-то образом удовлетворил или пообещал удовлетворить его владельческие притязания). После же смерти Бориса Дмитриевичи, вероятно, рассчитывали на поддержку Тохтамышем их притязаний на владения умершего князя (в том числе, как показывают позднейшие действия Семена, и на сам Нижний Новгород).
Василий Дмитриевич после 1394 г. упоминается всего однажды — под 6911 г.: «тое же зимы преставися князь Василии Дмитриевичь Суждальскии, иже на Городце был» {700}. Очевидно, он примирился с московским князем и продолжал княжить в Городце до конца дней {701}. Семен же до 1402 г. служил «8 лѣт… въ Ордѣ не почивая четыремъ царемъ: Тох-тамышу, Темиръ-Аксаку, Темиръ Кутлую, Шадибеку, а все поднимая рать на князя великого, како бы налѣсти свое княженье» {702}.
В 1395 г. в результате второго похода Тимура на Орду Тохтамыш был разгромлен; Тимур провозгласил ханом Орды Куюрчака, но вскоре тот был вытеснен Тимур-Кутлуком. Тохтамыш, вначале обосновавшийся было в Крыму, бежал в Литву. Формально власть перешла к Тимур-Кутлуку, но фактическим правителем Орды стал эмир Едигей. Он непрерывно оставался у власти до 1411 г., поставляя ханов по своему усмотрению {703}. Как и в случае с Мамаем, это хорошо осознавалось и подчеркивалось на Руси: «Едегѣи… преболи всѣхъ князи ординьскыхъ, иже все царство единъ держаше и по своей волѣ царя поставляйте, его же хотяше» {704}.
Первым таким «царем» был Тимур-Кутлук (1396–1400). Главной задачей его и Едигея было продолжение борьбы с Тохтамышем, получившим поддержку великого князя Литовского Витовта (тестя Василия Дмитриевича). Решающая битва произошла на реке Ворскле 12 августа 1399 г.: Витовт был разгромлен {705}. Согласно Троицкой летописи, между великим князем Литовским и Тохтамышем было заключено соглашение, что хан в благодарность за помощь в восстановлении его власти посадит Витовта «на княженьи на великом на Москве» {706}. Трудно судить, насколько это свидетельство отражает реальность. Возможно, перед нами домысел московского летописца: до завершения работы над протографом Троицкой летописи отношения с Литвой продолжали оставаться враждебными.
Что касается кануна битвы на Ворскле, то в это время Витовт активно претендовал на сюзеренитет над Новгородом Великим (в условиях, когда новгородцы вошли в конфликт с Василием Дмитриевичем из-за Двинской земли) {707}. В противовес действиям великого князя Литовского Василий летом 1399 г. укрепил отношения с Тверским княжеством, обновив договор своего отца с Михаилом Александровичем: в новом докончании предусматривались совместные действия против Литвы {708}. С Ордой, однако, в этот период сотрудничества не было. Напротив, вскоре после разгрома Витовта на Ворскле, 25 октября 1399 г., Семен Дмитриевич с ордынским царевичем Ентяком захватили Нижний Новгород. Вскоре им пришлось покинуть город, опасаясь приближения московских войск. Эти войска возглавлял брат Василия Юрий Дмитриевич. Он совершил трехмесячный поход на Среднюю Волгу, в ходе которого были взяты города Булгар, Жукотин, Казань, Кременчуг {709}. Насколько Среднее Поволжье тогда подчинялось Едигею — неясно, но поскольку Ентяк позже был послом в Москву от Шадибека и Едигея, вероятно, и в 1399 г. он действовал с санкции последнего.
В конце 1401 г. Василий послал своих воевод «искать» жену Семена Дмитриевича. Войска прошли через мордовскую территорию и «изнимаша» княгиню «въ татарьскои земле». Узнав об этом, Семен в следующем году приехал из Орды в Москву, примирился с великим князем и был отправлен в ссылку на Вятку, где в конце того же года умер {710}. В московских действиях не заметно какой-либо оглядки на позицию Орды, поддерживавшей Семена. В заключенном 25 ноября 1402 г. договоре Василия с Федором Ольговичем Рязанским содержится уникальная формулировка: «А отдалится от нас Орда, тобѣ (Федору. — А. Г.) с нами учинити по думе» {711}. Очевидно, в условиях внутриордынской борьбы и пребывания там реальной власти в руках незаконного правителя в Москве возникли надежды, что отношения зависимости уйдут в прошлое сами собой.
Но в 1403 г. последовало посольство в Москву Ентяка, а в 1405 г. еще одного посла — «казначея царева» {712}. И позже (1406–1408) ордынские отряды принимали участие в военных конфликтах Василия с Витовтом {713}. Очевидно, переговоры 1403 и 1405 гг. привели к заключению какого-то соглашения. В чем оно состояло, можно судить исходя из последующих событий.
В ноябре 1408 г. Едигей внезапно двинулся на Москву, введя Василия в заблуждение утверждением, что идет на Витовта. Узнав о приближении татар, великий князь отправил к Едигею посла Юрия, который был захвачен правителем Орды. Василий, не дожидаясь подхода противника к Москве, отъехал в Кострому. Подойдя к столице 1 декабря, Едигей распустил войско по великокняжеским владениям. Были взяты Коломна, Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород, Городец (два последних — вторгшимся в московские владения отдельно от главных сил отрядом). Погоня, предпринятая за Василием, оказалась безуспешной. Едигей простоял у Москвы двадцать дней, не предпринимая штурма {714}. На сей раз город был лучше подготовлен к осаде, чем в 1382 г.: в нем оставались дядя Василия Владимир Андреевич Серпуховский, а также братья великого князя Андрей и Петр. Очевидно, правитель Орды ждал возвращения разошедшихся отрядов и не спешил атаковать хорошо укрепленный Кремль. Но тем временем некий «царевич» попытался свергнуть оставшегося в Орде хана Булата (посаженного на престол Едигеем в предыдущем, 1407 г.) {715}. Получив весть об этом, Едигей решил вернуться; поскольку осажденные не знали о случившемся в Орде, правитель вытребовал у них «окуп» в 3000 рублей, после чего отправился восвояси {716}.
Причины похода изложены в послании (так называемом ярлыке Едигея), наиболее ранний текст которого содержится в Новгородской Карамзинской и Новгородской IV летописях {717}. Отсутствие внелетописных списков этого произведения {718} породило некоторую осторожность исследователей по отношению к нему. Так, Л. В. Черепнин именовал послание «литературно обработанным ярлыком» {719}, Я. С. Лурье то писал, что ярлык, «по всей видимости, подлинный» {720}, то оговаривался, что до находки его списков, предшествовавших текстам Новгородской Карамзинской и Новгородской IV летописей, «мы не можем сказать, подлинный это документ или плод литературного творчества» {721}. Ч. Дж. Гальперин решительно, но без развернутой аргументации высказался в пользу того, что послание является подделкой (forgery) {722}.
Первое специальное исследование послания было предпринято востоковедом А. П. Григорьевым. Обоснованно указав вначале, что этот памятник неверно именовать ярлыком {723}, автор в результате анализа текстов, содержащихся в Новгородской Карамзинской, Новгородской IV, Архив-ской, Никоновской летописях и в
