Военное министерство строило новые планы по ограничению прав евреев в Туркестане. В 1902 году Куропаткин потребовал от генерал-губернатора принять меры к ограждению населения края уже от персидских, афганских и прочих азиатских евреев[628]. Тогда же министерство было озабочено переходом в руки евреев недвижимости в Керках, Патта-Гиссаре, Новой Бухаре (ныне – город Каган) и Чарджуе (ныне – Чарджоу). В этих местах Бухарского эмирата в конце 1880-х годов XIX века возникли русские военные опорные пункты, получившие затем права экстерриториальности. В результате они официально стали называться «русские поселения», в них стало жить много русскоподданных гражданских лиц. Административно поселения подчинялись Политическому агентству в Бухаре. Армейские гарнизоны в Новой Бухаре и Чарджуе охраняли линию железной дороги. Пограничные укрепления в Керках, Патта-Гиссаре и в основанном в 1900 году русскими Термезе охраняли границу с Афганистаном и водный путь по реке Амударье. С 1895 года в этих укреплениях были установлены и пункты таможенного контроля[629].
В 1903 году Военное министерство предложило обусловить прежнее свободное приобретение бухарскоподданными евреями недвижимости в Новой Бухаре, Керках и Чарджуе их вступлением в русские купеческие гильдии в одном из признанных пограничными городов Туркестанского края[630]. Об этой инициативе не побоялись отрицательно отозваться генерал-губернатор Николай Иванов и политический агент в Бухаре Яков Лютш. Они заявили, что эмират – родина бухарских евреев и лишать их права на приобретение там недвижимости было бы несправедливо. После того как сменивший скончавшегося Иванова Николай Тевяшев (состоявший в должности в 1904–1905 годах) поддержал своего предшественника, Военному министерству пришлось отказаться от планируемой меры[631].
Различия в подходах Военного министерства и местных администраторов часто проявлялись и по отношению к проживавшим в крае ашкеназским евреям. В 1902 году Иванов захотел разрешить пользовавшемуся большим уважением в Ташкенте врачу амбулаторной лечебницы для туземного мужского населения Якову Магнетштейну приобрести дом. Добиваясь на это согласия Куропаткина и сообщив, что знает врача с самой лучшей стороны, Иванов далеко не формально просил: «…содействие будет принято мною как знак особенного ко мне с Вашей стороны внимания». Однако Куропаткин не внял просьбе старого туркестанского администратора, в результате чего врач был награжден только утешительным орденом[632]. Как тут не вспомнить характеристику, которую дал Куропаткину еще до его назначения министром русский государственный деятель Александр Абаза: «…умный генерал, храбрый генерал, но душа у него штабного писаря»[633].
Снова вопрос о правах евреев в крае был поднят в 1904 году – во время обсуждения в Петербурге некоторых изменений в общероссийском законодательстве, предложенных Министерством внутренних дел и касавшихся евреев. Предполагалось предоставить некоторым категориям евреев право повсеместного жительства в империи. Куропаткин категорически выступил против распространения проектируемого закона на Туркестан. Он доказывал, что среднеазиатская окраина России больше внутренних губерний нуждается в защите от еврейской «эксплуатации». По инициативе Военного министерства в октябре 1904 года в крае была образована Комиссия по вопросу об изъятии или изменении существующих законоположений о евреях. Председателем ее Куропаткин назначил военного губернатора Сырдарьинской области Королькова, а членами – Константина Нестеровского и Владимира Наливкина[634]. Нестеровский, занимавший к тому времени должность председателя комиссии по составлению нового проекта Положения об управлении краем, как и Корольков, отличался предвзятым отношением к евреям. Этим он и снискал себе благосклонность Военного министерства, которое не только не отправило его в отставку из-за конфликта с генерал-губернатором Духовским в 1899 году, но и дало дослужиться до чина тайного советника (согласно Табели о рангах этот чин соответствовал званию генерал-лейтенанта). Что касается востоковеда Наливкина, бывшего помощника ферганского губернатора, то он слыл либералом, благодаря чему спустя несколько лет его выбрали от Туркестана членом Второй Государственной думы. Ташкентские евреи тогда даже дали ему наказ добиваться уравнения в правах еврейского населения с другими народностями[635].
Хотя проектируемый закон касался в основном ашкеназских евреев, эта туркестанская комиссия на своих заседаниях 10 и 28 января 1905 года пришла к выводу, что все евреи вредны, а бухарские – особенно. В ее резолюции нашли отражение все те же корольковские обвинения бухарских евреев в опутывании долгами туземцев-мусульман, а также в вытеснении из торговли русских. Комиссия поддерживала мнение Куропаткина о нецелесообразности распространения проектируемой меры на Туркестан[636]. Поддержка Наливкиным мнения двух других членов комиссии была обусловлена, с одной стороны, стремлением достичь компромисса с военным ведомством, так как в то время сам он оказался не у дел, а с другой – приверженностью социалистическим взглядам[637], руководствуясь которыми он мог искренне опасаться «эксплуататорской деятельности» евреев в крае. Результатом стало изъятие края из списка местностей, в которых на основании решения Комитета министров от 1904 года разрешалось жительство евреям определенных специальностей и категорий[638]. Между тем уже менее чем через полгода Корольков был вынужден оставить свою должность из-за болезни и вскоре скончался. С его уходом Военное министерство утратило поддержку своей жесткой линии в отношении бухарских евреев, которую имело среди туркестанских администраторов. Это обстоятельство почти на пять лет ослабило антиеврейскую политику в крае.
С приближением окончания действия отсрочки закона 1900 года бухарские евреи стали добиваться ее продления. С этой целью в начале 1905 года их ташкентский раввин Шломо Тажер отправился в Петербург. В столице он побывал на приеме у министра внутренних дел Александра Булыгина, министра финансов Владимира Коковцова, министра иностранных дел Владимира Ламсдорфа, военного министра Виктора Сахарова и у председателя Совета министров Сергея Витте[639]. Витте, ярый защитник туркестанского хлопководства от разных экспансионистских кампаний централистов, в том числе и от крестьянской колонизации[640], видел в бухарских евреях важное звено в экономической связи между метрополией и туркестанской колонией. Ему Тажер и подал прошение от имени бухарскоподданных евреев, в котором сообщалось, что их общий торговый оборот только с одним Московским промышленным районом достигает 20 млн рублей в год. Там же отмечалось, что бухарские евреи ежегодно заказывают на 3 млн рублей тиковых тканей у крестьян-кустарей этого промышленного района, обеспечивая последних работой. Бухарские евреи подчеркивали свою роль и в посреднической торговле России с западным районом Китая – Кашгаром, торговый оборот с которым достигал 4 млн рублей в год. Прошение подкреплялось подписями представителей сорока крупнейших русских мануфактурных фирм[641].
Эти цифры возымели действие на Государственный совет, который отсрочил вступление закона 1900 года в силу до января 1909-го. Хотя автор анонимной докладной записки 1909 года уверяет, что трехлетней отсрочки удалось добиться после того, как ходатайство поддержал Московский биржевой комитет, на самом деле бухарскоподданные евреи получили отсрочку в первую очередь благодаря поддержке Витте[642]. Добиваясь предоставления бухарским евреям отсрочки, прагматичный политик Витте заботился не только о российской экономике – он также не хотел еще больше усложнять и без того обострившийся в начале XX века еврейский вопрос.
Волна погромов, захлестнувшая Европейскую Россию в 1904–1906 годах, грозила перекинуться и на Среднюю Азию. Это вызывало беспокойство туркестанской администрации. Многие чиновники хотя и не симпатизировали евреям, но справедливо видели в погромах проявление слабости центральной власти. В Туркестане, где проживало несколько миллионов «инородцев», чуждых государственной религии и не вполне свыкшихся с русским управлением, антиеврейский погром мог стать нежелательным прецедентом для антирусских беспорядков. Поэтому «в целях самообороны на случай тревоги» командующий войсками Туркестанского округа разработал в 1904 году проект призыва к обучению военному делу мужского христианского и еврейского (ашкеназского) населения[643]. Военный губернатор Самаркандской области Сергей Гескет в марте 1905 года через газету «Самарканд» объявил о создании особых складов оружия для христианского населения и пригласил христиан обучаться владению оружием для самообороны. Ашкеназскую интеллигенцию возмутило то, что евреям решили оружие не выдавать, несмотря на возникшие опасения именно антиеврейских погромов. По этому поводу они написали коллективное письмо в газету «Самарканд», отрывки из которого перепечатал еврейский «Восход»[644].
