зажиточных крестьян-фермеров, которые были бы крепкой опорой режима и трона
— и, наконец, дать возможность посвободнее вздохнуть и расширить свои участки тем крестьянским семьям, которые оставались к европейской России; тем самым они бы отъелись и прекратили бунтовать.
Объявив кампанию переселения, правительство предложило переселенцам ряд льгот. Нуждающиеся получали беспроцентные ссуды на переезд (около 50 рублей) и на устройство (от 165 до 200 рублей). Их нужно было возвращать лишь после 5 льготных лет в течении 10 лет ежегодными равными выплатами, впрочем, независимо от того, обустроился крестьянин в Сибири или вернулся. Мужчинам, изъявившим желание переселиться за Урал, полагалась 3-летняя отсрочка от призыва в армию. На железной дороге переселенцам продавали билеты по уменьшенному тарифу (детей до 10 лет вообще перевозили бесплатно). По прибытии на место безвозмездно выдавали лес на строительство и освобождали на 5 лет от уплаты казенных платежей и земских сборов и еще 5 лет требовалось платить только половину от них. Переселенцам также прощались имевшиеся у них казенные недоимки.
Переселенец получал разрешение на переезд («открепительный талон»), документы о праве на участок земли за Уралом («лист переселения») и должен был сдать свой прежний участок общине по старому месту жительства. Земли в Сибири «нарезали» из казенных земель, иногда принадлежавших непосредственно монаршей семье.
Столыпин рассчитывал, что за Урал ринутся массы крестьян и тем самым проблема малоземелья в центре России постепенно решится. Хотя в правительстве были «холодные головы», которые предупреждали его, что это утопия — например, министр земледелия А. С. Ермолов, который в 1906 году сказал: «тем, кто решается писать по аграрному вопросу, едва ли столь простительно фантазировать на тему широкого переселения всего избыточного крестьянского населения из Европейской России.» Так и вышло: результаты оказались куда скромнее. За весь период реформы в Сибирь и на Дальний Восток переехали около 3 миллионов человек, что составляло ничтожную часть — 7, 4 % по отношению ко всей более чем стомиллионной массой русских крестьян, задыхающейся на узких общинных клочках в доуральской России (при тех темпах роста народонаселения России — 2–3 миллиона человек в год — утечка 3 миллионов за Урал компенсировалась максимум за год с небольшим). Земель, оставленных им своим общинам, не хватило на то, чтоб решить и проблему революционных настроений, ни проблему недоедания, а то и голода среди крестьян. Крестьяне как голодали, так и продолжали голодать, а вернувшиеся поселенцы, не сумевшие устроиться в Сибири (их было по разным данным от 16 до 30 %) было озлоблены и становились носителями самых радикальных идей и настроений. Еще бы, они потеряли в Сибири все свои деньги и кроме того, должны были выплачивать за полученные ссуды! Сибирский чиновник Комаров писал о них прозорливо еще в 1913 году: «…Возвращается элемент такого пошиба, которому в будущей революции, если таковая будет, предстоит сыграть страшную роль… Возвращается не тот, кто всю жизнь был батраком… возвращается недавний хозяин… человек справедливо объятый кровной обидой за то, что его не сумели устроить, а сумели лишь разорить…».
Трудно не согласиться с закономерным выводом В. И. Ленина о том, что переселенческая политика Столыпина не разрешила кризис, а «вызвала отсрочку кризиса лишь на самое короткое время и притом ценою несравненно большего обострения и расширения арены кризиса…».
В 1914 году переселение практически прекратилось. Считается, что в связи с войной, но оно бы прекратилось и так: с 1910–1911 годов количество переселенцев уменьшается, а число тех, кто решил вернуться на свою малую родину, недовольный климатом или новым участком, растет. В 1911 году билеты на возвращение потребовали от властей треть тех, кто переехал за Урал в этот год.
Безземельные крестьяне у трактира. Якутск. 1914 г. Фотография.
Что же было причиной неудачи переселенческой программы Столыпина? Среди главных причин историки называют несколько.
Во-первых, излишняя забюрократизированность кампании. Крестьянам нужно было получить для переселения огромное количество разрешений — от администрации уезда, главы уездной полиции, земского начальника, которые могли выдвигать разные требования. От общины согласия не требовалось, но понятно, и она чинила препятствия, если крестьянин ей был нужен как работник.
Во-вторых, ни путевых ссуд, ни ссуд на устройство зачастую не хватало, а возвращать потом их было трудно, особенно, если хозяйство у переселенца не заладится. В целом финансами удалось обеспечить только чуть более 1 миллиона переселенцев, остальные довольствовали крохами или вообще не получали ничего. Трудно понять, как Столыпин рассчитывал оплатить переезд крестьянам, если бы на восток двинулись не 3, а 20 или 30 миллионов (а 20 миллионов были тем минимумом, который требовался, чтоб действительно, ликвидировать демографический избыток в центре). Для обеспечения их переезда потребовались бы сотни миллионов, которых в казне не было и отбирать их у своих друзей — хлебных олигархов, правительство не желало (так же, как Путин не желает решать проблему пенсий за счет нефтегазовых олигархов).
В-третьих, как свидетельствовали сами крестьяне, чиновники на местах зачастую стремились подсунуть переселенцам землю похуже, а лучшую оставить казне. Поток переселенцев и стал иссякать к 1911 году, потому что к этому времени наиболее плодородные земли вдоль Транссибирской железной дороги, которые особенно привлекали крестьян, закончились.
В-четвертых, нередкими были стычки между сибирскими инородцами и сибирскими старожилами из казаков и столыпинскими поселенцами. Раздавая поселенцам землю, правительство ущемляло местных инородцев и казаков, что вызывало недовольство с их стороны. Показательно, что в годы гражданской войны в Сибири разделение на красных и белых точно совпало с разделением на старожилов и столыпинских переселенцев, первые поначалу были за Колчака, а вторые — за Советскую власть (потом, после «белого террора», за Советскую власть стали все).
Наконец, в-пятых, само правительство вело странную и во многом противоречивую политику по отношению к переселенцам. С одной стороны, оно призвало крестьян сниматься с родных мест и переезжать осваивать Сибирь. С другой стороны, оно стало выпускать циркуляры, которые только препятствовали переселению. Так, 30 декабря 1910 года был выпущен циркуляр, по которому отныне льготный проезд обеспечивался только тем переселенцам, чьи прежние общины согласны были распуститься и перейти к хуторскому хозяйствованию. В итоге поток переселенцев, и так уменьшающийся, становится еще скуднее: теперь добраться до Сибири могли только обеспеченные крестьянские семьи.
Эту противоречивость в действиях правительства, которое то поощряло переселенцев льготами, то препятствовало им бюрократическими препонами и снижениями тарифов, легко объяснить. Российская империя начала ХХ века представляла собой, как и современная Российская Федерация, «торгово-сырьевое государство». Значительную часть доходов дореволюционной России составляли доходы от продажи за рубеж сельскохозяйственной продукции и, прежде всего, хлеба. Продукция же эта производилась крестьянами
