в образцовых помещичьих латифундиях, которые принадлежали «хлебным капиталистам» — очень узкой, но очень влиятельной прослойке общества, имевшей влияние и в правительстве, и при дворе и уж, конечно, в органах местной власти. Не случайно ведь еще в 1906 году против переселенческой программы Столыпина выступал именно министр земледелия — его ведомство отвечало за производство хлеба, который продавался за границу, и было заинтересовано в том, чтобы дешевая рабочая сила концентрировалась в европейской России. Да и сами хлебные капиталисты были кровно заинтересованы в сохранении в деревне избытка рабочей силы, ведь чем больше работников, тем меньшую плату они будут просить за свой труд. Об этом помалкивают либеральные и правые пропагандисты, идеализирующие П. А. Столыпина и рыдающие по поводу того, что «ему не дали необходимые 20 лет», но представители академической науки знают это и давно об этом открыто говорят. Так, историк М. Дорофеев совершенно правильно заключает: «Массовое переселение крестьян на окраины империи, в том числе и в Сибирь, стало частью невыполнимой задачи правительства, которое летом 1906 г. возглавил П. А. Столыпин, — разрешить аграрный кризис при неприкосновенности помещичьего землевладения».
Впрочем, был и еще один влиятельный противник переселенческой политики — русская крестьянская община. Столыпинская программа переселенчества была тесно увязана с программой разрушения общины и перехода к фермерскому «хуторскому» хозяйству. Чтобы переехать в Сибирь, нужно было выйти из общины да и на новых землях правительство поощряло создание хуторов, а не новых «сельских обществ». Однако разобщинивание русской деревни как известно, провалилось, и из 13,5 млн крестьянских домохозяйств выделилось из общины и получило землю в единоличную собственность к 1916 году лишь 1,436 млн (10,6 %). Крестьяне активно сопротивлялись приватизации земли, поскольку не без оснований на то видели в общине свою защитницу в трудные годы недорода или в частной беде (пожар, болезнь). Да и просто идея частной собственности на землю полностью противоречила мировоззрению крестьян того времени, построенному на фольклорном православии, обожествлявшем землю как «кормилицу». Крестьяне сопротивлялись размежеванию земель и с таким же ожесточением поджигали хутора «отделившихся», как и дома помещиков.
Об отношении же крестьян к переселенчеству красноречиво свидетельствуют их письма властям, которые приводят историки. Укажу лишь на три из них. В первом крестьяне пишут чиновникам, обещавшим им золотые горы в Сибири: «„Если вы уже очень хвалите Сибирь, то переселяйтесь туда сами. Вас меньше, чем нас, а, следовательно, и ломки будет меньше. А землю оставьте нам“. Во втором та же мысль облечена в издевательски-ироническую форму — вот и верь рассказам либералов о „диком мужичье“! „Мы понимаем это дело так: спокон веков у нас заведен обычай, что на новое место идет старший брат, а младший остается на корню. Так пускай и теперь поедут в Сибирь или в Азию наши старшие братья, господа помещики, дворяне и богатейшие земледельцы, а мы, младшие, хотим остаться на корню, здесь, в России“. Третье звучит как политический манифест: „…Требуем во что бы то ни стало отчуждение земли у частновладельцев-помещиков и раздачи ее безземельным и малоземельным крестьянам. Казенных земель у нас нет, а переселяться на свободные казенные земли в среднеазиатские степи мы не желаем, пусть переселяются туда наши помещики и заводят там образцовые хозяйства, которых мы здесь что-то не видим“.» (А. Ю. Щербаков «Петр Столыпин. Революция сверху»).
Причем крестьяне не только не хотели переселяться — напомню, из 100 миллионов русских крестьян уехали в Сибирь и на Дальний Восток лишь 3 миллиона! — но и всячески препятствовали выходу из общины своих соседей и родственников. Община не хотела терять работящих молодых здоровых людей даже ценой увеличения общинной земли за счет их наделов.
Крестьянский план: «черный передел»
Итак, деревня в России начала ХХ века представляла собой заведенную и готовую взорваться «демографическую бомбу». В русскую доуральскую деревню было загнано как минимум 23 миллиона человек «избыточной рабочей силы». На них не хватало ни земли, ни продовольственных ресурсов. Тем не менее переехать на постоянное место жительства в города они не могли — этому препятствовала система прописки, очень выгодная городским хозяевам фабрик и мануфактур: ведь гораздо удобнее эксплуатировать бесправных выходцев из деревень, отобрав у них паспорта и поселив в бараках (сейчас «коллеги» предпринимателей столетней давности так поступают с узбеками и таджиками). Отпустить миллионы крестьян в азиатскую Россию — без бюрократической волокиты, наделив хорошей землей и дав денег, которых было бы достаточно для переселения и обустройства — государство также не решилось: это было невыгодно сельским «хлебным капиталистам», которым была «на руку» высокая сельская безработица, она ведь всегда ведет к падению стоимости рабочей силы.
Таким образом правительство не смогло выдвинуть и провести в жизнь рациональную и реализуемую программу, помогающую мирно решить аграрную проблему. Главной причиной неудачи столыпинской реформы было вовсе не то, о чем твердят современные штатные антисоветчики: мол, Столыпину не хватило вожделенных двадцати лет для «сохранения великой России», революционеры расшатали и опрокинули империю раньше. Пройди еще и 20, и 30, и 40 лет ситуация коренным образом не изменилась бы. Пик выхода крестьян из общины пришелся на 1909 год, потом количество тех, кто решился вести хуторское хозяйство постепенно уменьшается. Точно также пик готовых переехать в Сибирь пришелся на 1911 год, потом число таковых падает. Лишь 10 % крестьян изъявили желание стать фермерами и лишь 7 % согласились уехать за Урал. В целом же все осталось как было: малоземелье и демографический избыток в центре преодолеть не удалось, а значит остались и факторы, которые побудили правительство начать реформу — недоедание и голод среди крестьян и связанные с этим радикальные настроения — растущая ненависть к помещикам и чиновникам, а также вообще к государству.
Но если правительство не решило проблему, ее должен был решить кто-то другой. И у российского крестьянства была своя аграрная программа — «черный передел».
Так русские крестьяне называли справедливый уравнительный раздел всех пригодных для сельского хозяйства земель, включая государственные и помещичьи, по числу работников. Идея частной собственности на землю и восприятия ее как товара была, как уже говорилось, чужда русским крестьянам. Будучи носителями особого аграрного фольклорного христианства, они верили, что земля — это божество, мать, кормилица, Богородица. Продавать ее за деньги — кощунство, она дана Богом для того, чтобы ее обрабатывать, а значит, она должна принадлежать крестьянскому сословию. Испокон веков крестьяне были убеждены, что такова воля царя, который, будучи помазанником Божьим, по праву распоряжается землей как божественной собственностью. Отсюда многочисленные бунты во время реформы 1861 года: крестьяне обвиняли чиновников, читавших им указ Александра Второго, что они скрыли истинные слова царя; мол, он не только освободил
