из цельной серебряной пластинки; он украшен двумя фризами со сложной композицией, выполненной также низким рельефом. Нижний фриз состоит из идущих друг за другом девяти оленей — самцов и самок. На верхнем представлена ритуальная сцена, изображающая процессию из 23 ряженых мужских фигур с кубками в руках. В центре композиции перед треножным алтарем на троне сидит такая же, но более крупная мужская фигура, позади нее — священное «древо жизни». Сюжет получил большие разночтения (
Куфтин Б.А., 1941, с. 87;
Ушаков П.Н., 1941;
Амиранашвили Ш.Я., 1947;
Бардавелидзе В.В., 1957, с. 94;
Джапаридзе Н.О., 1975;
Бериашвили М.Т., Схиртладзе З.Н., 1984). Строгая ритмичность в подаче церемониала, отдельные черты костюмов персонажей, манера изображения фигур с зооморфными масками дали повод связывать серебряный кубок с древнейшим искусством хеттско-малоазийского круга (
Меликишвили Г.А., 1965, с. 20). Вместе с тем в композиции имеется и ряд отличительных признаков, свидетельствующих в пользу местного, кавказского происхождения этого шедевра (
Куфтин Б.А., 1941, с. 90); это своеобразный рисунок костюма, общий стиль изображений, близкий всем остальным находкам, сделанным в триалетских курганах (
Джапаридзе Н.О., 1975). Наконец, в последних исследованиях сюжет на триалетском кубке связывается с индоевропейской мифологией (
Арешян Г.Е., 1985).
Ювелирное мастерство прекрасно документируют мелкие изделия из драгоценных металлов. Это сферические бусы, украшенные зернью, елочным орнаментом и «ломаными» линиями, булавки с шаровидной золотой головкой, инкрустированной цветными камнями, золотые височные завитки, напоминающие переднеазиатские, но наиболее яркой находкой является ожерелье из триалетского кургана VIII с агатовым кулоном, оправленным в золото, и сферическими бусами, отделанными зернью и вставными камнями (табл. 22, 5, 9; 26, 8). Уже неоднократно отмечалось сходство техники исполнения триалетского кулона с золотым кулоном из Урука, хотя последний значительно крупнее и несколько иной по форме.
Особую группу составляют навершия — «штандарты» и трубочки из листового золота, украшенные выбитыми изнутри шишечками, елочным орнаментом, фигурами львов (табл. 21, 6, 11, 12; 22, 14, 15, 20; 23, 8, 9, 18; 26, 14). Тончайшей работой отличаются ларцы с золотыми перегородками, инкрустированные камнями и обсидиановыми пластинками (табл. 26, 1), они напоминают месопотамские изделия, в частности найденные в царских гробницах Ура. Следует упомянуть также бронзовые булавки с пирамидальными и дисковидными головками, височные подвески (табл. 21, 13, 21; 22, 8, 11). В нульских и квасатальских могилах обнаружены височные кольца из тонкого бронзового листа, напоминающие украшения каякентско-хорочоевской культуры. Эта форма украшений близка также золотым височным кольцам головного убора царицы Шубад в Уре (Куфтин Б.А., 1949, с. 34). Разнообразен набор бус из цветных камней (сердолик, агат), металлов (бронза, сурьма), голубой пасты.
Развитие ювелирного искусства ТК стимулировалось влиянием переднеазиатских культур. Особенно тесные контакты с южными соседями поддерживали представители местной богатой верхушки. Южные импульсы способствовали прогрессу ювелирного дела и формированию художественного стиля, что нашло свое дальнейшее развитие, в частности, в ювелирном искусстве античной Грузии. Своеобразие этого стиля, являвшегося синтезом местных и южных художественных традиций, не подтверждает мнение, что истоки триалетского искусства следует искать в майкопской культуре (Амиранашвили Ш.Я., 1950, с. 33; Джавахишвили А.И., 1955, с. 15).
Высокого мастерства в этот период достигло также искусство обработки дерева; это иллюстрируется инкрустированными деревянными шкатулками, различными сосудами и, наконец, четырехколесными погребальными повозками. На кузове одной из них изображены головы животных, видимо, быков, близкие по трактовке животным на металлических сосудах Триалети. Кузов завершают рельефные волютообразные спирали — мотив, часто повторяющийся на ювелирных и керамических изделиях ТК (Джапаридзе О.М., 1960, с. 25).
Высокий уровень материального производства носителей ТК должен был иметь прочную экономическую основу. Однако изучение преимущественно погребальных комплексов тормозит исследование этой сложной проблемы. Впрочем, такое положение характеризует степень изученности и других культур Кавказа периода средней бронзы.
По вопросу о генезисе ТК взгляды исследователей расходятся. Часть из них, опираясь на материалы ранних курганов, считает, что ТК сформировалась на местной почве (Гогадзе Э.М., 1972, с. 100). Другие не видят преемственной связи между памятниками триалетской и куро-аракской культур (Burney С., 1958, p. 178; Меликишвили Г.А., 1965, с. 20).
Для освещения этой проблемы обратимся к материалам курганов ранней поры ТК. Их инвентарь (в основном керамика), не утративший еще архаичных черт предшествующей эпохи, содержит ряд новых, прогрессивных элементов, получивших развитие в дальнейшем. Если первые проявляются как пережитки, то вторые следует рассматривать как зачатки особенностей последующего этапа. Это дает возможность считать раннюю группу курганов переходной ступенью от ранней к средней бронзе и составить представление о хронологическом взаимоотношении курганных групп Триалети (Гогадзе Э.М., 1972, с. 97). Таким образом, именно эти материалы позволяют наметить преемственность памятников ТК и проследить воздействие внешних импульсов, которые сыграли немалую роль в ее становлении.
Однако не вполне ясными остаются, в частности, причины, вызвавшие большие перемены в погребальном обряде. Известно, что на поздней стадии куро-аракской культуры существовали курганы с коллективными захоронениями (Сачхере, Тквиави, Степанакерт). На процессе замены на ранней стадии ТК родовых курганных захоронений индивидуальными, видимо, отразились изменения внутри общества — усиление родо-племенной знати, повышение социального и экономического статуса отдельных ее членов. Нельзя не учитывать и южных влияний, которые могли стимулировать, в частности, появление новых обрядов. Возможно, обряд кремации и обычай помещения в могилу колесниц являлись веяниями древневосточных традиций, а курган как тип погребального сооружения с индивидуальными захоронениями появился в результате определенных воздействий Севера (Гогадзе Э.В., 1972, с. 111; Массон В.М., 1973, с. 165). С влиянием малоазийско-эгейского культурного мира следует связывать появление некоторых форм посуды, мотивов росписи на светлоангобированной керамике, некоторых форм металлического оружия и украшений.
В целом ТК бесспорно тяготеет к предшествующей куро-аракской культуре, что особенно проявляется в керамике (технология чернолощеной посуды на розовой «подкладке», детали форм сосудов, декоративные элементы). Однако наличие традиционных черт основных элементов ТК не исключает инфильтрации в Закавказье отдельных этнических групп извне, повлиявших на ее формирование. Последнее, если это имело место, не нарушало поступательного хода развития местной культуры, а придало ей своеобразную окраску. Возможно также, что влияние извне ограничивалось культурными контактами и связями обменного характера.
Несмотря на ряд попыток обосновать хронологические рамки бытования ТК, ее периодизация нуждаются в доработке. Это объясняется однобокостью материала, проявляющейся, особенно на ее ранних этапах, в отсутствии стратифицированных поселений и сравнительной малочисленности радиоуглеродных дат. Дискуссионным остается верхний хронологический рубеж куро-аракской культуры, вслед за закатом которой начинается новая эпоха. Исследователи относят его к середине, ко второй половине и к концу III тысячелетия до н. э. (о хронологии см.: Кушнарева К.Х., Чубинишвили Т.Н., 1970, с. 178). В последнее время проявилась обоснованная тенденция к отнесению ее приблизительно к XXIV в. до н. э. Если исходить из преемственности
