в существительные; дает множественное число глаголов единственному числу предметов или единственное число глаголов множественному числу предметов; но тогда еще не существовало грамматик английского языка, не было правил. Шекспир писал в спешке, и у него не было времени на раскаяние.
Изумительный стиль, «маньеристический и барочный».30 имеет недостатки, связанные с его безграничным богатством: фразы, причудливо искусственные или притянутые, надуманные образы, игра слов, утомительно изощренная; каламбуры среди трагизма, метафоры, пересыпающиеся друг с другом в противоречивой путанице, бесчисленные повторы, сентиментальные банальности, и, время от времени, уморительная, нелепая напыщенность, наполняющая самые неправдоподобные уста. Несомненно, классическое образование могло бы подправить стиль, заставить замолчать двусмысленности; но тогда подумайте, что мы потеряли. Возможно, он думал о себе, когда заставлял Фердинанда описывать Адриано как человека
В его мозгу хранится множество фраз; Тот, кто под музыку своего тщеславного языка Очаровывает, как чарующая гармония… Но, протестую, мне нравится слушать, как он лжет…31
С этого монетного двора выпустили почти универсальную валюту фраз: зима нашего недовольства;32 труба времен мира;33 желаем отцу думать;34 говори правду и посрами дьявола;35 сидит ветер в том углу?36 неспокойна голова, носящая корону;37 раскрасьте лилию;38 одно прикосновение природы делает весь мир родным;39 Что за дураки эти смертные!40 Дьявол может цитировать Писание по своему усмотрению;41 летнее безумие;42 ход истинной любви никогда не был гладким;43 ношу свое сердце на рукаве;44 каждый дюйм — король;45 по рождению;46 краткость — душа остроумия47…но это намек на то, чтобы остановиться. И еще тысяча метафор, из которых одна может послужить — «видеть, как паруса зарождаются и разрастаются от беспечного ветра».48 И целые отрывки, ставшие почти такими же знакомыми, как фразы: Беспорядочная трава цветов Офелии, Антоний над мертвым Цезарем, умирающая Клеопатра, Лоренцо о музыке сфер. И целый репертуар песен: «Кто такая Сильвия?49 «Харк, харк! жаворонок у небесных врат поет».50 «Возьми, о возьми эти губы».51 Вероятно, шекспировская публика приходила не только за его оперением, но и за сказкой.
«Безумец, влюбленный и поэт — все они компактны в воображении»;52 Шекспир был двумя из них и, возможно, прикоснулся к третьему. В каждой пьесе он создает мир и, не довольствуясь этим, наполняет воображаемые империи, леса и пустоши детским волшебством, бегающими феями, ужасными ведьмами и привидениями. Его воображение создает его стиль, который мыслит образами, превращает все идеи в картины, все абстракции в ощущаемые или видимые вещи. Кто, кроме Шекспира (и Петрарки), заставил бы Ромео, изгнанного из Вероны, пылать от зависти, что его кошки и собаки могут смотреть на Джульетту и его не пускать? Кто еще (кроме Блейка) заставил бы изгнанного герцога из «Как вам это понравится» сожалеть о том, что он вынужден жить охотой на зверей, которые зачастую прекраснее человека? Неудивительно, что столь острый во всех смыслах дух должен был страстно реагировать на уродство, жадность, жестокость, похоть, боль и горе, которые, казалось, временами доминируют в панораме мира.
Его оригинальность меньше всего проявляется в драматической технике. Как человек театра, он знал приемы своего ремесла. Он начинал свои пьесы сценами или словами, рассчитанными на то, чтобы взбудоражить внимание своей ореховой, карточной, элевой, женской аудитории. Он использовал все преимущества многочисленных «свойств» и механизмов елизаветинской сцены. Он изучал своих коллег-актеров и создавал роли, подходящие к их физическим и умственным особенностям. Он использовал все жонглирование переодеваниями и узнаваниями, все перестановки декораций и усложнения пьесы внутри пьесы. Но на его мастерстве видны шрамы от спешки. Иногда сюжет внутри сюжета разрывает сказку на две части: какое отношение имеет трагедия Глостера к трагедии Лира? Почти все сюжеты построены на неправдоподобных совпадениях, скрытых личностях, очень своевременных откровениях; в драме, как и в опере, нас вполне обоснованно просят верить ради сюжета или песни, но художник должен свести к минимуму «беспочвенную ткань» своей мечты. Менее важны несоответствия времени или характеру;53 Предположительно, Шекспир, думая о быстром производстве, а не о тщательной публикации, решил, что эти недостатки пройдут незамеченными для взволнованной публики. Классические нормы и современный вкус одинаково осуждают насилие, которое часто окрашивает шекспировские сцены; это была еще одна уступка яме и попытка выдержать конкуренцию со стороны бойни елизаветинско-якобинской школы драматургов.
По мере своего развития Шекспир искупал насилие юмором и учился трудному искусству усиливать трагедию с помощью комического. Ранние комедии лишены остроумия и юмора, ранние исторические пьесы зачерствели из-за отсутствия юмора; в «Генрихе IV» трагедия и комедия чередуются, но не очень хорошо интегрированы; в «Гамлете» интеграция достигнута. Иногда юмор кажется слишком широким; Софокл и Расин задрали бы свои классические носы от шуток о человеческом метеоризме54 или конского мочеиспускания.55 Эротические шутки время от времени больше соответствуют современному вкусу. В целом юмор Шекспира добродушный, а не дикая мизантропия Свифта; он считал, что мир стал лучше, если в нем есть клоун или два; он терпеливо терпел дураков и подражал Богу, видя мало разницы между ними и философами-объяснителями мира.
Его величайший клоун соперничает с Гамлетом как высшее достижение Шекспира в создании характеров, что является высшим испытанием для драматурга. Ричард II и Ричард III, Хотспур и Вулси, Гонт и Глостер, Брут и Антоний поднимаются из лимба истории во вторую жизнь. Ни в греческой драме, ни даже у Бальзака вымышленные личности не наделены таким последовательным характером и жизненной силой. Наиболее реальны те создания, которые только кажутся противоречивыми из-за своей сложности — Лир жестокий и нежный, Гамлет задумчивый и порывистый, нерешительный и смелый. Иногда персонажи слишком просты — Ричард III просто злодей, Тимон просто циник, Лаго просто ненавистник. Некоторые женщины Шекспира кажутся вырванными из той же плесени — Беатриче и Розалинда, Корделия и Дездемона, Миранда и Гермиона — и теряют реальность, но иногда несколько слов заставляют их жить; так, Офелия, которой Гамлет говорит, что никогда не любил ее, отвечает без упрека, но с печальной и трогательной простотой: «Я была тем более обманута». Наблюдение, чувство, сопереживание, удивительная восприимчивость чувств, проникновенное восприятие, внимательный отбор значительных и характерных деталей, цепкое запоминание — все это объединяет людей в этом живом городе мертвых или воображаемых душ. Пьеса за
