Греческое расселение вдоль берегов Малой Азии ограничивалось, таким образом, в сущности их колониями в Ионии и
Карии, основанными еще в период земледельческой колонизации. На южном малоазийском берегу ими основаны были лишь
незначительные фактории, игравшие роль складочных мест для
6 Крайняя восточная колония греков на западном берегу памфи-
лийского залива основана была около 700 года; Steph. Byz.; ср.
Herodot II, 178.
7 Бероз у Евсевия 1, 29 и 35.
164
товаров. На побережье же, расположенном к востоку от Киликии и от острова Кипра, им совершенно не удалось утвердиться и приходилось ограничиваться торговыми сношениями с
ранее здесь существовавшими туземными приморскими городами. Здесь они поэтому еще в меньшей степени, нежели где-
либо, могли проникать внутрь материка и оказывать какое-
либо влияние иа туземное население. Но даже и известия относительно греческой торговли с финикийскими городами принадлежат относительно поздней эпохе8.
То обстоятельство, что греки не могли утвердиться на побережье Сирии и Палестины, имеет для нашего исследования
особое значение, так как оно прежде всего объясняет, почему
греки, при всей своей торговой предприимчивости и почти повсеместном распространении по всей средиземноморской области, тем не менее в доэллинистическую эпоху ни разу ие
приходили в непосредственное соприкосновение с иудейским
народом. При этом, сверх того, необходимо еще иметь в виду, что ко времени первого появления греков на южном и юго-
восточном берегу малоазийского полуострова царство израильское уже не существовало более, сохранявшее же еще в то
время тень политической независимости иудейское царство
представляло собою страну исключительно земледельческую.
Иудейский народ, таким образом, в то время ничем еще не
выделялся из среды других обитавших в той местности земледельческих и пастушеских народцев и потому не мог обратить на себя специального внимания. А так как, с другой стороны, установление непосредственных торговых сношений
греков с финикийскими городами вряд ли может быть отнесено ко времени, предшествовавшему началу или даже средине шестого столетия, то есть к тому времени, когда Иерусалим, разрушенный вавилонянами, лежал в развалинах, когда прекратились всякие, даже пассивные сношения Иудеи с внешним миром, и она более чем когда-либо представляла собою
чисто земледельческую, ведшую замкнутое самодовлеющее
существование, страну, то молчание греческих писателей относительно палестинских евреев и их, по-видимому, полное
неведение относительно этих последних становится не только
понятным, но и неизбежным.
8 Фукидид II, 69; VIII, 35; ср. позднейшие известия о существовании греческих поселений в Акке (Птолемаиде): Исаия IV, 7; Демосфен 52, 24.
165
Время наивысшего расцвета эллинской культуры, время
основания афинской морской державы и самый блестящий период в развитии греческой торговли приходится на пятый век, то есть именно на ту эпоху иудейской истории, когда палестинские иудеи переживали состояние наибольшего унижения
и бедности, а начавшаяся уже в то время иудейская диаспора
не успела еще распространиться на запад, ограничившись восточными областями персидского царства и пограничными местностями Египта. Блестящий период греческой торговли продолжался, однако, недолго. Пелопоннесская война, приведшая
к крушению афинского морского могущества, показала, насколько в сущности непрочно было это могущество и насколько
оказывалось оно лишенным всякой внутренней опоры.
Конец пятого века и представляет собою именно начальный момент того поворота в истории греческих городов, о
котором говорилось выше и который в конце концов в не
меньшей степени способствовал последующему сближению
греков и иудеев в эллинистическую эпоху, нежели иудейская
диаспора, начало которой относится приблизительно к тому
же времени. Четвертый век является временем быстро прогрессирующего упадка не только греческой торговли, но и
греческой городской жизни вообще. Упадок этот зависел не
столько от внешних, сколько от внутренних причин, коренившихся в самих условиях общественно-экономического развития греческих городов, причин, на которых здесь останавливаться не место и которых мы поэтому касаться не будем9, но
которые в конце концов имели своим результатом полную
остановку экономического развития и экономической жизни
в передовых греческих городах и прежде всего в Афинах.
Если иудейский народ переживал в это время эволюцию, превращавшую его из замкнутого земледельческого народа в
нацию по преимуществу торговую и городскую, то Греция
стояла как раз накануне обратной эволюции, накануне полного падения своей внешней торговли и возвращения к скромному земледельческому труду.
Упадок Греции имел своим последствием прежде всего усиление за счет соседней Македонии и образование в лице сильного македонского государства новой завоевательной державы, объектом завоевательных планов и намерений которой, 9 Специально эти причины рассматриваются в цитировавшихся
«Очерках экономической и социальной истории древней Греции».
166
естественно, должны были служить не бедные и малоизвестные, а потому и малопривлекательные области Запада, но богатые страны Востока, принадлежавшие в то время к владениям персидской монархии. А так как эта последняя в стремлении расширить свои границы в западном направлении приходила в постоянные столкновения с греками и потому почти
с момента своего возникновения являлась исконным наследственным врагом Греции, то македонские правители легко
могли представить свои завоевательные планы в виде общенационального, общегреческого предприятия, встречая при этом
сочувствие если и не во всей массе греческого населения, то, во всяком случае, в значительной его части. По крайней мере, македонская партия имелась почти во всех греческих городах, причем влияние ее с течением времени росло, тогда как
влияние противных партий, отстаивавших интересы отдельных греческих городов, в частности влияние Демосфена в
Афинах, прогрессивно падало.
И недаром именно из среды греков вышел наиболее яркий
защитник политических планов Македонии и наиболее горячий сторонник общенационального похода против Азии под
гегемонией македонских правителей. Мы говорим об Исократе10. Ближайшей политической задачей своего времени этот последний считал прекращение внутренних греческих усобиц, водворение мира в Элладе и объединение всех греческих сил для
похода против персидского царя.
Но не только, даже не столько мотивы национальной вражды руководили греческими политическими кругами, сочувственно относившимися к мысли о персидском походе, сколько прежде всего мотивы общественно-экономического характера, вытекавшие из общих условий и из того состояния, в каком находились в то время греческие города, и, главным образом, из переживавшегося ими в ту эпоху общего упадка и кризиса. То, что
для Исократа было лишь вопросом политической идеологии, то, что ему представлялось национальным делом и вопросом
национальной чести и славы, для многих и очень многих было
вопросом практической необходимости и материального существования. Тяга в Азию должна была становиться с течением
времени тем сильнее и тем настойчивее среди греков, чем в
больший упадок приходила торговая и промышленная жизнь
Греции, чем очевиднее для всех делался упадок ее экономи10 См. в особенности его «Филиппа».
167
ческого благосостояния, чем менее предприимчивые и энергичные элементы населения могли находить занятие и приложение своим силам па родине.
Уже начиная с первых десятилетий четвертого столетия мы
все в большем и большем числе встречаем греков не только в
качестве простых наемников в персидском войске, но и в качестве наемных предводителей и даже при дворе персидского
царя, их прежнего исконного врага, и это последнее обстоятельство лучше всего показывает, что подготовление похода
против Персии было не столько результатом национального
движения, сколько вызывалось прежде всего теми выгодами и
преимуществами, какие представлял в глазах греков богатый
Восток, в особенности по сравнению с все более и более приходившей в упадок Грецией, и которые тем притягательнее должны были действовать на ее население. Недаром даже у Исократа, проповедовавшего поход против Персии в качестве общенационального дела Греции, мы под этим идеологическим покровом находим скрывающиеся под ним мотивы более практического свойства, совершенно, в сущности, тождественные с теми, какие заставляли отдельных греков все в возраставшем числе
