Казаки попадались все реже и реже, и пушечные выстрелы прекратились. Это кажущееся спокойствие обманывало многих солдат, и они по нерадению или по лености попадали в руки неприятеля.
В 7 часов вечера король, гвардия, маршалы и часть той толпы, которую уже более нельзя было называть армией, прибыли в Румшишки, а малочисленные остатки итальянской армии и 1-го корпуса расположились вместе с авангардом у Жижмор.
Ковно, 12 декабря. Мюрат считал свое присутствие в Ковно необходимым и в ночь на сегодня направился туда. Хотя нам оставалось пройти до города всего 10 миль, но мы так устали, что нам казалось невозможным пройти такое большое расстояние в один день, особенно в такой обуви, как наша. Наконец, все те, кого только пощадила зимняя стужа, все бежавшие из Вильны и спасшиеся от казаков, подошли к Ковно между двумя и пятью часами дня. Вид этого города, окруженного крепостями, положение его, пушки, многочисленные сторожевые отряды и хорошо расположенные передовые посты — все это возбудило в нас опять надежду, что мы, наконец, отдохнем. Напрасная надежда!
Город оказался переполненным спешившейся кавалерией. Король приказал генералу Бертрану и графу Дарю вывезти из города все, что только можно было, распределить провиант на 8 дней, а дома, которые служили складом оружия, поджечь, кладовые с припасами разорить и поставить батарею из 9 орудий на высотах Алексотена, за Неманом для того, чтобы можно было защищать мост и арьергард.
Трудно описать, какое от этого произошло смятение. Все бежали, давили друг друга, торопясь запастись провизией. Заведующие складами думали только о своем спасении и все разбежались, когда толпа стала ломать ворота амбаров. Водка текла по улицам. Одни солдаты тащили мешки с сухарями и рисом, другие катили бочки с винами и, желая тотчас же распить их, врывались даже в те дома, где квартировали штаб-офицеры. Пожар быстро распространился и перешел с винных складов на соседние дома; жители обезумели от горя и с ужасом смотрели, как все их имущество стало добычей огня.
В 7 часов вечера все маршалы сошлись и обсуждали вопрос: возможно ли держаться на такой позиции и соображали, много ли солдат находится в их распоряжении. Оказалось, что вместе с гвардией насчитывалось всего только 3000 человек. Решено было оставаться и ждать момента, когда возможно будет присоединиться к армии под прикрытием привислинских крепостей и отряда Макдональда.
Время шло, а беспорядок все увеличивался и увеличивался. Солдаты, так долго не пившие вина, до того перепились, что все улицы были переполнены мертвыми и пьяными. Опьяневшие валялись на снегу и незаметно погружались в вечный сон, т.е. засыпали, чтобы не проснуться.
13 декабря. Сегодня утром, в 5 часов, Мюрат выступил из Ковно в направлении к Гумбиннену, вместе с гвардией и четырьмя пушками, которые и расположил на высотах Алексотена. Остальные пять пушек оставили под охраной небольшого отряда из 80 рекрутов.
К несчастью, приказы очень быстро сменялись контрприказами: так, например, получив приказ идти на Тильзит, мы немедленно получаем другой: отправляться в Гумбиннен. Эти колебания способствовали тому, что окончательно разрывалась всякая связь между отдельными частями армии, представлявшими собой последние остатки прежних корпусов.
Пожар в Ковно, охвативший лавки и амбары, ясно показал русским, что французы покинули их владения.
..............................
17 декабря в Гумбиннене мы, к крайнему нашему удивлению, встретили Нея с жалкими остатками армии. Таким образом, начиная с Ковно, замешательство в войсках было полное, мы уже шли без арьергарда, который мог бы служить нам охраной. Вице-король послал в Кенигсберг генерала Джифленга для того, чтобы тот направил всех людей 4-го корпуса в Мариенвердер; а они, согласно приказу (позднее присланному), следовали уже по дороге в Тильзит.
Преследование русских прекратилось.
Пруссаки, увидя вновь войска, сначала подумали, что это был только передовой отряд нашей армии, но когда убедились в своей ошибке, то не могли уже скрывать ненависти, какую питали они к французам.
Вначале они смотрели на нас с удивлением, но было ясно видно, что к чувству некоторого сострадания примешивалось большое злорадство. Патриотизм брал верх над человеколюбием...
Действительно, Великая Армия, в течение двадцати лет входившая с триумфом во все столицы Европы, теперь являлась впервые изувеченной, обезоруженной и преследуемой. В таком виде Великая Армия была радостным зрелищем для всех, кто считал ее главной виновницей своего позора и своего угнетения. С восторгом перечислялись все наши бесконечные неудачи, радовались нашему печальному виду, в их жадных взорах светились теперь надежды!
О! как тяжело было после стольких испытаний, стольких страданий, невзгод и опасностей встречать к себе такое отношение! Ни сострадания, ни безграничного удивления, как того заслуживали люди, сохранившие свои знамена и свое оружие! Вместо этого, повторяю, мы видим злорадство, встречаем презрение. Я чувствую, что эти оскорбления способны вызвать озлобление в солдатах и разного рода выходки с их стороны, а может быть, даже прямое возмущение и бунт.
Конец декабря, Кенигсберг. Неаполитанский король перенес свою главную квартиру в Кенигсберг, куда нахлынули все отставшие солдаты Великой Армии. Кафе, рестораны, отели — не могли вместить огромного количества приезжих. Не хватало золота, чтобы сделать все покупки, какие хотелось; а теперь всякий желал упиться наслаждениями, и это излишество, в связи с тем, что температура внезапно, в одну ночь, поднялась до 20° — не замедлило на всех гибельно отразиться. Многие, оставшиеся в живых, еще держались на ногах вследствие постоянного лихорадочного состояния, а теперь вдруг слабели и умирали. Таков был конец Ларибуазьера, главного начальника артиллерии, Эбле, боровшегося так долго и упорно против стихийных сил, против беспорядка, бывшего таким смелым в опасные моменты и показавшего себя героем при переходе через Березину. Каждый день и каждый час уносили новые жертвы и усугубляли наше горе[34].
27 января 1813 г. Неаполитанский король был освобожден от своих обязанностей и заменен принцем Евгением. Тотчас же все приняло совершенно иной вид.
Почетный караул и итальянские, тосканские и пьемонтские велиты составили его стражу. Он вызвал немедленно две итальянские дивизии под командой Фонтанелли и Пьери.
Под охраной этих дивизий остатки московской армии образовали кадры, предназначенные принять рекрутов, набранных еще до 1812 г.
Ветераны заражали рекрутов благородной, пламенной отвагой. Рассуждали о причинах всех несчастий. Почему так запоздали открытием кампании? Почему 27 июля не дали сражения при Витебске? А 7 сентября — при Бородине — почему русскую армию не преследовали немедленно после боя? К чему было столь продолжительное пребывание в Москве? Почему не воспользовались победой, одержанной итальянцами при Малоярославце 24 октября, и отступили вместо того, чтобы идти на Украину? Думали, что в этом заключалась причина многих неудач, но главным образом вся беда была в стихийных силах. Итальянская армия, представлявшая теперь из себя только немного уцелевших воинов, все же с гордостью несла, среди пятидесяти или шестидесяти человек, составивших кадры полка, своих орлов, свои развевающиеся победные знамена, прошедшие с триумфом берега Двины, Лужи и Вязьмы. Все остались целы! Ни одного не отдали! Престиж оружия не пострадал, и можно было сказать, как сказал Франциск I после битвы при Павии: «Все погибло, кроме чести!»
В настоящем переводе оставлены некоторые примечания французского издателя мемуаров Ложье, казавшиеся необходимыми для большей ясности текста или любопытные по приводимым подробностям.
Нужно припомнить, что Наполеон переправился чрез Неман 24 июня без всякого сопротивления, и 28-го он совершил въезд свой в Вильну. Он решил сделать в этом городе необходимую остановку, чтобы дать перейти Неман войскам принца Евгения, составлявшим правый фланг, и стянуть сильно отставший обоз.
Дивизия Пино шла отдельно до Немана, и этот генерал имел время снабдить ее всем необходимым: но едва 5-я дивизия перешла Неман, как ее поместили в хвосте 4-го корпуса. Предшествуемая, таким образом, королевской гвардией, 13-й и 14-й дивизиями и легкой итальянской кавалерией, она часто страдала от недостатка съестных припасов, фуража и нередко страдала до последней крайности.
Вся эта местность от Немана до Вильны печальна и дика. Леса непрерывно тянутся вдоль всей дороги. Дороги, обыкновенно затруднительные в лесистой и болотистой местности, содержатся плохо. Они, однако, удовлетворяют нуждам поселян, потому что зимой ездят на санях, а летом на легких повозках. Небывалые дожди напоминали весеннюю распутицу. Поэтому все корпуса были задержаны в своем движении.
