с сообщениями более общего характера и о нахождении оптимального соотношения между экстраполяцией сведений локального значения и географической конкретизацией сведений о регионе в целом.
Обращение к разным картуляриям и собраниям грамот позволяет преодолеть ограничения, обусловленные принятым в том или ином скриптории формуляром: в Тулузе, например, он более лаконичен, чем в Агде или Безье. Нимские грамоты изобилуют данными о размере полей, но сравнительно бедны сведениями о повинностях. Марсельские документы в большей мере, чем любые другие, уделяют внимание семьям дарителей, охотнее фиксируют имена их детей, родственные связи и т. д. Провансальские картулярии бережнее лангедокских воспроизводят преамбулы грамот, содержащие религиозные и иные обоснования сделок; не исключено, что в этом вопросе различия существовали уже на стадии создания документа. Список подобных отличий можно было бы продолжить, но важнее указать на то, что увидеть эти отличия и научиться их использовать можно лишь при планомерной работе сразу с несколькими комплексами документов. А поскольку исследование слишком часто строится на ограниченном количестве документальных собраний, эти отличия и связанные с ними информативные возможности обычно ускользают от внимания. Напротив, изучение достаточно большого числа собраний позволяет активно использовать как исторический источник даже формулы принадлежности, разнящиеся от одного скриптория к другому иначе трудно уловимыми нюансами.
В работе предпринята попытка опереться на все дошедшие до нашего времени письменные источники [593]. Это касается прежде всего повествовательных и нормативных источников, которые, насколько я могу судить, учтены полностью, хотя использованы, конечно, с неодинаковой интенсивностью. Были привлечены все известные мне публикации документов и большинство неопубликованных. Не удалось получить доступ к некоторым документам из архивов архиепископов и капитула Арля (архив департамента Буш-дю-Рон в Марселе), а также к части материалов из рукописных досье историков-эрудитов, хранящихся в Национальной Библиотеке Франции. Поскольку раннесредневековые документы из этих и других собраний всегда пользовались преимущественным вниманием ученых-издателей, с достаточной уверенностью можно сказать, что речь идет о максимум 5% всей массы раннесредневековых документов, в основном, естественно, XI в. С другой стороны, в работе нередки ссылали на документы XII, иногда и XIII в., но, почти всегда, уже опубликованные. Исключение сделано лишь для картулярия Тренкавелей (ввиду его светского характера) и грамот из архива аббатства Ла Грасс, относящихся к западным областям Лангедока, хуже других обеспеченным раннесредневековыми документами.
Констатируя относительно невысокую представительность дошедшего до нас актового материала, я вынужден с сожалением сказать, что по большинству параметров его количественное обследование бесперспективно и что упор должен быть сделан на качественном анализе отдельных документов. Для того, чтобы избежать соскальзывания к простой констатации того, что говорится в том или ином источнике, следует максимально задействовать данные из различных документальных комплексов. Небесполезно также рассмотрение их в системе аналогичных, но более богатых источников, относящихся к другим регионам, прежде всего, конечно же, Каталонии. Такой подход призван скорректировать суммарные данные лангедокских и провансальских документов и извлечь из них дополнительные сведения.
Специфика корпуса источников предопределила то обстоятельство, что многие вопросы социально-экономической и социально-правовой истории, традиционно изучаемые медиевистами, в данном случае освещены недостаточно. Так, из-за малочисленности и лаконичности описей (не говоря уже об отсутствии хозяйственных трактатов) мы мало знаем о крестьянском хозяйстве, о степени эксплуатации крестьян, о вотчинной администрации и т. д. Не располагая адекватными нормативными источниками, трудно составить ясное представление и о публично-правовых аспектах положения той или иной социальной группы. Учитывая эти и им подобные сложности, приходится ограничить круг рассматриваемых вопросов и быть готовым к тому, что их изучение будет строиться зачастую на основе косвенных, сравнительных или ретроспективных данных.
Глава III.
Земля и люди
1. Природная среда
Средиземноморская Франция — страна природных контрастов. Как и почти повсюду в Средиземноморье, здесь преобладает горный ландшафт, однако не менее трети территории занимают равнины. При этом ни горные, ни равнинные районы не представляют собой единого целого в природном и хозяйственном отношении.
Повседневный опыт человека, выросшего в европейской части России, как, впрочем, и на севере Франции, недостаточен для понимания этого удивительного разнообразия природы. Пейзаж здесь меняется каждые 10–20 км, и дело никак не ограничивается сменой ландшафта. Вместе с ним меняются микроклимат, почвы, растительность, а значит бытовая и хозяйственная жизнь. Современная французская историография региона не случайно пошла по пути локальных исследований: редкое своеобразие и самобытность нескольких десятков небольших и вовсе крохотных областей, составляющих Средиземноморскую Францию, крайне осложняют попытки обобщений. Не забывая об этом своеобразии (и тесно связанной с ним ограниченной представительности любых локальных выкладок), попытаюсь все же охарактеризовать природно-географические условия региона в целом.
И физическая, и "человеческая" география французского Средиземноморья изучены достаточно хорошо. Классическая монография Ж. Сиона [594] сегодня может быть дополнена новыми обобщающими работами, не говоря уже о многочисленных локальных исследованиях. И все же этого недостаточно: слишком многое авторам таких работ кажется самоочевидным и потому опускается или произносится скороговоркой. Аграрный пейзаж другой страны нужно увидеть и внимательно рассмотреть, а по возможности, — и обсудить с местными жителями, приготовившись, впрочем, к тому, что на многие вопросы ответ придется искать самостоятельно. Справедливости ради, многие ли из нас способны внятно рассказать о природе средней полосы России?
Равнина и горы соседствуют в регионе почти повсюду. За исключением Тулузена и низовий Роны, в Средиземноморской Франции нет местностей, откуда, хотя бы издали, не были бы видны горы. И наоборот: кроме Верхних и Приморских Альп, они нигде не удалены от равнины больше, чем на день пути, плавно переходя если не в равнину, то в покатые холмы предгорий [595]. В Провансе, спускаясь с гор в сторону моря и, казалось бы, давно оставив Альпы позади, снова и снова видишь перед собой их отроги: Luberon (1125 м) между Аптом и Маноском, Croix de Provence на восток от Экса, чья вершина Sainte-Victoire, известная по холстам Сезанна, достигает 1011 м, Sainte-Baume (1147 м) на северо-восток от Марселя, массив Maures (779 м), протянувшийся от Йера до Фрежюса, Alpilles (493 м) на северо-восток от Арля. Словом, горы не отступают до самого моря и несколько раз нарушают равнинный пейзаж. Как правило, они вытянуты с востока на запад, что гарантирует максимальное освещение и дополнительную защиту от северного ветра.
Лангедок намного менее горист, но
