укрылся с головой. Огонь подбирался все ближе, но он не двинулся с места, не шевельнул ни рукой, ни ногой. Так он принес себя в жертву богам по древнему обычаю мудрецов своей страны. Много лет спустя в Афинах то же самое совершил другой индиец, находившийся тогда в свите Цезаря. До сих пор там можно видеть могильный памятник, который называют «надгробием индийца».
О том же рассказывает и Диодор (см.: XVII, 107), и Арриан (см.: VII, 3). Последний прибавляет еще весьма интересный рассказ об Александре и гимнософистах (там же, 1–2): «Я не могу в точности сказать, каковы были намерения Александра, и не собираюсь гадать об этом. Одно, думаю я, можно утверждать, что замышлял он дела не малые и не легкие и не усидел бы спокойно на месте, довольствуясь приобретенным, если бы даже прибавил к Азии Европу, а к Европе – острова бриттов. За этими пределами стал бы он искать еще чего-то неизвестного и вступил бы, если бы не было с кем, в состязание с самим собой. И я поэтому с одобрением отношусь к тем индийским софистам, о которых рассказывают следующее: Александр застал их под открытым небом, на лугу, где они обычно и проводили время. При виде царя и его войска они стали топать ногами по тому месту, где стояли. Когда Александр через переводчиков спросил, что это значит, они ответили так: «Царь Александр, каждому человеку принадлежит столько земли, сколько у нас сейчас под ногами. Ты, такой же человек, как все остальные, только суетливый и гордый; уйдя из дому, ты прошел столько земель, сам не зная покоя и не давая его другим. Вскоре ты умрешь и тебе достанется столько земли, сколько хватит для твоего погребения». И здесь Александр одобрил и эти слова, и тех, кто их сказал; действовал же он все равно по-другому, как раз наоборот… Александр, видимо, не вовсе был лишен понимания того, что хорошо, но жажда славы была сильнее его. Когда он прибыл в Таксилы и увидел голых индийских мудрецов, он очень захотел иметь кого-либо из этих людей в своей свите: так восхитила его их выдержка. Старейший из софистов (остальные были его учениками), именем Дандамий, сказал, что и сам он не придет к Александру и никого другого к нему не отпустит. Раз Александр сын Зевса, то и он сын Зевса; из того, что есть у Александра, ему ничего не нужно, ибо он доволен своим, и он видит, что он и его спутники столько скитаются по суше и по морю без всякой доброй цели и конца этим великим скитаниям у них не будет. Он не желает ничего, что властен дать ему Александр, и не боится, что он может что-нибудь у него отнять. При жизни ему достаточно индийской земли, которая вовремя приносит плоды, по смерти он избавится от тягостного сожителя – от своего тела. Александр велел не трогать его, понимая, что перед ним человек свободного духа».
Но мы несколько увлеклись интерлюдией, возвращаемся к нашему рассказу; раджа Мусикан оказался неверным союзником и восстал. Александр отправил против него Пифона, а сам принялся уничтожать подвластные тому города. При осаде Гарматалии (Армателии) был ранен Птолемей, как о том сообщает Диодор (XVII, 103): «Пограничный город брахманов, Армателия, горделиво полагался на мужество своих жителей и на свою неприступность. Александр отправил туда небольшое число легковооруженных, приказав завязать военные действия, а если враг выйдет, то обратиться в бегство. Отряд в 500 человек принялся штурмовать стены, но вызвал к себе только пренебрежение. Из города вышли 3000 воинов; осаждавшие притворились испуганными и бросились бежать. Царь с небольшим отрядом встретил преследователей; в жестокой битве одни варвары были убиты, другие взяты в плен. Немало царских воинов было ранено и находилось на краю гибели, так как варвары смазывали свое оружие смертельным ядом. Полагаясь на его силу, они и вышли, чтобы решить боем свою судьбу. Яд этот получали из каких-то змей: их ловили и, убив, клали на солнце. От зноя змеиные трупы становились мягкими, из них вытекала жидкость: в этой влаге и заключался змеиный яд. Раненый сразу впадал в оцепенение, вскоре начинались жестокие боли; судороги и дрожь сотрясали все тело. Кожа становилась холодной и синей; больного рвало желчью; из раны текла черная пена, и начиналась гангрена, быстро бежавшая по главным частям тела; смерть была ужасной. Одинаковая судьба ожидала и тех, кто получил большие раны, и тех, кого случайно и слегка оцарапало. Такой гибелью погибали раненые, но царь не так уж печалился над их судьбой; особенно огорчала его рана Птолемея, будущего царя, а тогда царского любимца. С Птолемеем случилось, однако, нечто исключительное и необычайное; некоторые видели здесь божественный промысел. Птолемея любили все за его доблесть и щедроты, которыми он осыпал всех; ему и подана была помощь, подобающая человеколюбцу» – короче говоря, он выздоровел (то же – у Юстина, см.: XII, 10, 3), где Гарматалия именуется городом царя Амба).
Пифон пленил мятежного раджу, привел к Александру, и тот, по свидетельству Арриана (VI, 17, 2), «велел повесить его на его же земле вместе с брахманами, по совету которых Мусикан и поднял восстание». Властитель дельты Инда и страны палов Мерис благоразумно сдался Александру, дал необходимые сведения, и Македонский велел ему пока все приготовить к приему его флота и войска; сам же послал по суше через Арахозию Кратера с ветеранами, должными возвратиться в Македонию (треть пехоты), и слонами; Пифон наводил порядок в полученных под свою власть землях. Потом патальцы вместе с правителем бежали; царь велел Гефестиону строить крепость. Строители были атакованы индийцами, но атаку отбили. Царь послал на «умиротворение» Леонната, а сам начал спуск по правому рукаву реки, попал в бурю. Ветер препятствовал выйти на большую воду, корабли собрались в канале, который с сильным отливом обратился в сушу, что ужаснуло македонян, но с приливом вода вернулась (середина лета 325 г. до н. э.). Македоняне принесли жертвы, обследовали острова в дельте, а затем Александр решил отправить часть флота под командой Неарха в Персидский залив, а часть оставил в Паталах, где Гефестион уже достроил крепость. Неугомонный царь теперь поплыл левым рукавом Инда, все осмотрел и вернулся. Неарх ждал благоприятного времени для отплытия, Александр повел войско к реке Арабии, откуда совершил поход на непокорных оритов, где решил основать город, и на гадросов, через пустынные земли которых он пробирался в Персию (конец августа 325 г. до н. э.). Этот 60‑дневный поход дорого дался его войску,
