По его условиям, христианам разрешалось беспрепятственно строить храмы на землях Тунисского эмира, организовывать свои кладбища, молиться и проповедовать. Был произведен обмен пленными, а за освобождение ранее завоеванных земель эмир обязался в три этапа выплатить 210 тысяч унций золота в качестве компенсации военных издержек вождям Крестового похода. Кроме того, он обязался
немедленно погасить всю задолженность перед Сицилийской короной, т.е. перед Карлом Анжуйским, что составляло более 170 тысяч золотых монет [321].
Эти условия были настолько выгодны лично для Сицилийского короля, что остальные французские аристократы посчитали, будто Карл Анжуйский ведет нечестную игру. Но это уже ничего не значило, и французы начали возвращение на родину, забравшее у них еще множество жизней и кораблей. Кое-как они прошли Италию, где с подачи Филиппа III организовали выборы нового папы, которые состоялись 1 сентября 1271 г. Единственный, кому удалось принести хоть какую-то пользу гибнущей Латинской Палестине, стал принц Эдуард I Английский. Узнав о катастрофе французов, он сменил направление движения и 16 мая 1271 г. прибыл в Акру буквально накануне наступления на город Бейбарса. Когда султану донесли о прибытии англичан, он, не став рисковать, дал приказ отступить и заключил мирный договор с Боэмундом VI на 10 лет. Хотя незадолго до этого письменно уведомлял графа о том, что для него уже выкованы цепи, дабы привезти на базарную площадь и продать в рабство.
Но и Эдуард I имел лишь тактический успех. Имея под рукой довольно ограниченный контингент, принц отважился на несколько небольших боев с сарацинами, складывавшихся по-разному. Все же, когда возникли предпосылки союза англичан с татарами ильхана Абага, Бейбарс решил купить спокойствие и 21 апреля 1272 г. заключил 10-летний мир с Иерусалимским королевством.
В какой-то момент мстительный мамелюк послал ассасина в лагерь пилигримов с целью убить Эдуарда I, но тому удалось спастись — кинжал оставил лишь небольшую рану на его бедре. И в конце сентября 1272 г. принц со своими солдатами отправился обратно в Англию [322].
Тем временем, посчитав свои клятвы перед покойным братом исполненными, король Сицилии вернулся к своей мечте — овладению Константинополем. Казалось, все способствовало ему на этот раз. Карлу гораздо выгоднее было отсутствие папы на Апостольской кафедре — оно развязывало ему руки на Востоке, и едва ли он мог подозревать, что и сейчас будет остановлен своей же семьей. Филипп III, благочестивый, как и его покойный отец, категорически настаивал на своем решении, которое огласил дяде, — ждать появления нового Римского епископа, а уж потом решать вопрос о войне с Византией [323].
Наконец, понтифик был избран. Им стал архидиакон Льежа Тебальдо Висконти, принявший имя Григория X (1271–1276). В то время он пребыл вместе с принцем Эдуардом Английским в Палестине и только в январе 1272 г. прибыл в Южную Италию, где его встречал сам Карл Анжуйский. 27 марта 1272 г. его возвели на Апостольский престол. Как утверждают, «после пап, которые вели убийственные войны и поражали проклятиями народы и королей, снова взошел на ступени верховного алтаря священник, который мог поднять свою незапятнанную руку на благословение миру» [324].
Интересно, что, в отличие от многих предшественников, этот апостолик давал несопоставимо более мягкую редакцию отношений папской власти и королевской. В одном из своих посланий он писал: «Священство и Империя различны по характеру, но их связывает тождество цели. Что их единство необходимо, видно из того бедствия, которое возникает при отсутствии того или другого. Если не занят святой престол, то Империи недостает руководителя ко спасению. Если пустует императорский трон, то беззащитная Церковь делается жертвой ее гонителей. На обязанности императоров и королей лежит защищать свободу и права Церкви и не отнимать у нее временных благ. Долг правителей Церкви — поддерживать королевскую власть во всей ее неприкосновенности» [325]. В общем, это действительно был один из великих Римских епископов, счастливо для Византии появившийся в годы самой страшной для нее угрозы.
Пока понтифик добирался до кафедры, Сицилийский король продолжал политику дипломатического удушения Византии. Ему очень повезло в том, что Михаилу VIII Палеологу так и не удалось примириться с Сербией. К тому же ослепленный Иоанн IV Ласкарис бежал из заключения и скрылся в окрестностях Фоджие, где нашел естественный приют у Карла Анжуйского [326]. Воспользовавшись смертью Эпирского деспота Михаила в начале 1271 г., сицилиец присоединил к себе Дуррацио, остров Корфу и ряд албанских территорий, активно влияя на балканскую политику. Карл Анжуйский подружился с Сербским королем Стефаном I, жена которого была горячей поборницей Римской кафедры, и с Болгарским царем, чья супруга приходилась родной сестрой ослепленному Византийскому императору Иоанну IV. Все было хорошо, кроме одного — Сицилийский монарх не знал, как поведет себя новый Римский папа.
А папа Григорий X, успевший по дороге продумать основные принципы своей политики, уже в апреле 1271 г. своей буллой созвал новый «Вселенский» собор в Лионе на 1 мая 1274 г., определив его повесткой 3 вопроса: церковная реформа, отношения с Восточной церковью и новый Крестовый поход в Палестину. В глазах апостолика новая экспедиция пилигримов приобрела особое значение, и он решил отдать ему все свои силы. Как рассказывают, еще уезжая из Палестины, папа произнес проповедь, завершившуюся словами: «Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя; и прильпни язык мой гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалим во главе веселия моего!» [327]
Христианские колонии в Палестине в то время по-прежнему подвергались большим опасностям. К несчастью, некоторые из них были обусловлены не экспансией мамелюков, а междоусобицей. В приморских поселениях проживали венецианцы, генуэзцы и пизанцы, принесшие с собой дух зависти и соперничества. Одна церковь в Птолемаиде, находившаяся в общем владении у генуэзцев и пизанцев, сделалась предметом настоящей войны, которая в продолжение нескольких лет порождала смуты во всех христианских городах Сирии и распространилась до самого Запада. Возобновились раздоры между орденами «храмовников» и «Иоаннитов», и в древней летописи говорится, что после одной битвы между ними не осталось ни одного «храмовника», чтобы возвестить о поражении рыцарей этого ордена. Вполне понятно, почему папа, только что вернувшийся из Палестины, желал объединения всех христиан — и западных, и восточных, для нового Крестового похода в поддержку единоверцам [328].
Конечно, Карл Анжуйский имел все основания быть недовольным этим: вопрос о Крестовом походе и необходимости заключения унии с Константинополем вновь «замораживал» на неопределенное время его войну с Византией. Но откровенно выступать против папы было невозможно — Карл рассчитывал
