на поддержку понтифика в своем противостоянии с Генуей, втайне подогреваемой Михаилам VIII Палеологом, и, опять же, при содействии Рима получить сан Западного Римского императора, который на тот момент оставался вакантным [329].
Подозрения «французского сицилийца» вскоре подтвердились — как честная и цельная фигура, служившая одной идее, папа Григорий X был готов поддерживать Анжуйца только в тех пределах, которые выгодны Римской церкви и обеспечивали стабильность в христианском мире. Апостолик решительно отклонил его кандидатуру на пост Германского императора, выдвинув через подставных выборщиков Рудольфа I Габсбурга (1273–1291), ландграфа Эльзаса, который и был избран на ландтаге и коронован в Ахене 24 октября 1273 г.
К тому времени вражда между Карлом Анжуйским, Генуей и Тосканой стала принимать открытые формы. Осенью 1273 г. Сицилийский король атаковал своих врагов, но не смог добиться серьезных, тем более — решающих успехов. Его поход на Константинополь так и «висел в воздухе», пока отсутствовало благословение понтифика. Между тем Михаил VIII Палеолог урегулировал свои отношения с Венгрией, женив в 1272 г. своего сына Андроника на Марии, дочери короля Венгрии Иштвана V (1270–1272) Венгерского. Свадьба состоялась в храме Святой Софии, после чего молодые были венчаны на царство [330].
Отныне Андроник II Палеолог, как соправитель отца, получил право писать красными чернилами: «Андроник, Божьей милостью Римский царь», единственно не указывая месяца и числа, с которого царский акт вступает в силу — это оставалось прерогативой отца. Кроме того, Андроник поклялся никогда не замышлять ничего плохого против василевса. Таким образом, Анжуец потерял, а Византийский император приобрел ценного союзника [331].
Неожиданно стал очевидным тот факт, что, пока Анжуец готовился к войне, а Европа вместе с Римом путалась в проблемах Крестового похода, Византия существенно окрепла и приумножила свой международный авторитет. После смерти царя Эпира Михаила II Ангела престол отошел к его сыну Никифору I, женатому на племяннице Михаила VIII Палеолога, а потому вполне доброжелательному в своих отношениях к Константинополю. Болгарский царь Константин I, овдовев, принял в жены другую племянницу Византийского царя, Марию, и примирился с родственником. В Фессалониках утвердился внебрачный сын императора Иоанн Палеолог. Правда, вскоре Иоанн вступил в борьбу с василевсом, желая отстоять независимость своего государства. Зато в 1272 г. состоялся указ Михаила VIII об упразднении автокефалии Сербской и Болгарской церквей и переподчинении их Константинопольскому патриарху [332].
Михаил VIII Палеолог метался между Западом, Балканами и Востоком, надеясь найти универсальный рецепт против своих врагов. Тем временем Болгарский царь Константин I предпринял против византийцев несколько походов. Они были вызваны не только церковной политикой Византийского царя, но и тем, что Михаил VIII так и не передал Болгарии обещанные в качестве наследства города Анхиал и Месемврию. Но, завладев вначале несколькими областями Фессалии и Македонии, болгарин потерпел несколько поражений от греческой армии, которой помогал хан Ногай, и утратил не только свои завоевания, но и последние владения в Македонии, а также города Месемврию, Анхиал, Филиппополь, Станимак, Скопье, Прилепу и Полог [333].
Наверное, Карл Анжуйский был бы совершенно деморализован, если бы знал, что папа Григорий X вообще не считает целесообразной войну с Византией. Много времени пробыв на Востоке, папа прекрасно понимал, что попытка реанимировать Латинскую империю — иллюзорна. Греков невозможно было завоевать, но если бы Византия добровольно присоединилась к Риму, она могла бы стать бесценным союзником. Не поставив в известность Сицилийского короля, еще по дороге в Рим он написал послание Палеологу, в котором продекларировал свое горячее желание организовать церковную унию и доказывал василевсу, что сейчас — самое подходящее для этого время. Папа намекнул в своем письме Палеологу, что не может разрешить Венеции заключить договор с Константинополем, и вообще с трудом сдерживает Карла Анжуйского, готового вторгнуться на Восток. А после напрямую предложил византийцам явиться в Лион, но не для догматических споров, а единственно для того, чтобы публично засвидетельствовать перед всем христианским миром о своем подчинении Римской церкви [334].
Убежденный в том, что его письмо не останется без ответа, папа даже хотел отправить своих нунциев в Константинополь, не дожидаясь обратного послания Михаила VIII, и лишь горячие уговоры кардиналов, предложивших ему выждать время, остановили Григория X [335].
Но и для Михаила VIII Палеолога это был прекрасный шанс нейтрализовать опасность, исходящую от Карла Анжуйского, и он использовал его. Василевс ответил папе в восторженных тонах, предлагая тому даже лично приехать в Константинополь, чтобы решить все вопросы организации церковной унии. Апостолик понял, что правильно выбрал время: окруженный со всех сторон врагами, очень опасаясь нападения Карла Анжуйского, Михаил VIII Палеолог не мог отвергнуть приглашения папы прибыть на Лионский собор, хотя будущая уния означала революционный переворот в системе церковного управления Византийской империи. Но василевса не пугали столь далекие перспективы — в течение 10 лет дипломатическим оружием ниспровергая планы врагов, он надеялся, что легкие уступки в настоящем времени гораздо безопаснее для Византийской империи немедленной войны. И с чувством своей глубокой правоты пошел на соединение с Римским престолом, дав поручение подготовить посольство на Лионский собор.
Глава 4. Лионская уния 1274 г. и попытки ее рецепции
Однако теперь Михаилу VIII пришлось решать не менее сложную задачу — убедить византийское общество и восточное духовенство в необходимости принять унию с Римом. Было ясно, что папа Григорий X не удовлетворится уклончивыми обещаниями, но потребует прямых и ясных ответов или, вернее, выполнения своих требований. А это становилось возможным лишь при согласии священноначалия Восточной церкви с позицией василевса. Император попытался личным примером убедить греческий епископат, но безуспешно. Была организована встреча архиереев с царем, и Михаил VIII настойчиво доказывал, что уния — ничтожнейший пустяк, который не следует воспринимать близко к сердцу; гораздо опаснее ужасы войны и грядущая перспектива утраты Константинополя. Он убеждал, что папа по праву должен называться «первым братом», приводя в пример Евангельского Лазаря, назвавшего Авраама «отцом». Право апелляции к Риму, полагал василевс, также не подлежит сомнению, как имеющее древнее происхождение и закрепленное в святых канонах. В целом, заканчивал император свою речь, разногласия между Восточной и Западной церквями ничтожны, а потому не следует бояться унии [336].
В целом он был, безусловно, прав. Правда, здесь возникали два чрезвычайно важных обстоятельства. С одной стороны, греки требовали проведение Вселенского Собора — «несмотря на все величие Римской церкви, она не может сравниться со Вселенским Собором или Вселенской Церковью», полагали византийцы. С другой стороны, латиняне в принципе были готовы пойти на это, но
