И все же есть примеры, когда о влиянии их идей можно, говорить с известной степенью уверенности. Правда, в таких случаях речь идет не столько о мистике или даже философии чисел, сколько о воздействии математических открытий пифагорейцев на естественно-научные взгляды. Вот, например, как отразились представления о пропорции в одном из гиппократовских трактатов: «Если бы, действительно. было возможным найти для природы каждого человека правильную пропорцию пищи по отношению к упражнениям, причем без неточностей избытка или недостатка, это было бы верным путем к его здоровью» (О диете. I, 2; пер. В. И. Руднева). Поисками правильного соотношения еды, питья и физических упражнений занимались, как мы помним, и пифагорейские врачи. Думается, что современная медицина дорого бы дала, чтобы знать эту «правильную пропорцию» для каждого человека!
Двигаясь наощупь, невозможно каждый раз приходить к замечательным идеям. В этом же трактате «О диете» есть и весьма туманные представления о зависимости развития эмбриона от того, сумеет ли он найти правильную «гармонию», имеющую три интервала: кварту, квинту и октаву (I, 8). Гораздо более интересный материал обнаруживается у Эмпедокла (31 В 96–98). Он считал, что различные части человеческого организма происходят из четырех элементов, находящихся друг с другом в определенной пропорции. Кости состоят из двух частей воды, двух — земли и четырех — огня (2:2:4), нервы из одной части огня, одной — земли и двух — воды (1:1:2), а кровь из соединения всех четырех элементов в равной пропорции (1: 1: 1: 1). В этих наивных на первый взгляд рассуждениях многие видят если не открытие, то прозрение идеи химической формулы. Хотя наши современные обозначения Н2О или H2SO4 идут не от Эмпедокла, в их основе лежит та же идея, что и у него.
Можно привести еще несколько аналогичных примеров, но и без того ясно, что математические представления служили одним из ценных инструментов человеческой мысли, осваивающей тот огромный и разнородный материал, который является предметом естествознания. Если далеко не все шаги в этом направлении были плодотворны, то в каждом из них чувствуется живой интерес к познанию окружающего мира, столь далекий от бесплодных нумерологических ухищрений неопифагорейцев и неоплатоников. Тому, кто ищет сокровенные тайны, скрытые в пифагорейском числе, следует обратиться к Ямвлиху, а не к Пифагору.
«Пифагорейская философия»
Заглавие этого раздела взято в кавычки не потому, что у ранних пифагорейцев не было философии. Она, разумеется, была, хотя и вовсе не походила на ту, которая описана Аристотелем. Но главное заключается не в этом. Если отказаться от числа как краеугольного камня, на котором основывалась философия всех пифагорейцев, то окажется, что никакой общепифагорейской философии не существовало, ибо каждый из них развивал собственную систему взглядов. В каких-то чертах эта система могла быть сходна с идеями других пифагорейцев и самого Пифагора, но нет ни одной философской доктрины, которую бы разделяли все без исключения пифагорейцы (речь, конечно, идет о тех, кто известен своим интересом к философским занятиям). Противоречий между учениями отдельных пифагорейцев было, пожалуй, даже больше, чем сходств. Для Гиппаса началом был огонь, в этом он близок к Гераклиту (их часто и упоминают вместе), но противостоит Гиппону, началом у которого была вода. Гиппон в свою очередь совершенно не похож на своего младшего современника Филолая — в выборе первоначала он следовал за Фалесом, который также полагал, что все произошло из воды. Характерной чертой пифагорейской философии считается дуализм, идущий от двух противоположных начал Пифагора. Этот дуализм заметен у Алкмеона, Менестора и Филолая, но с учением Гиппаса ничего общего не имеет. Некоторые пифагорейцы, в частности Гиппас и Гиппон, интересовались тем, как возник мир и развивали космогонические концепции, Алкмеону же и Менестору эти проблемы были совершенно чужды. На Филолая оказала влияние философия. Парменида, Менестор и Гиппон заимствовали некоторые идеи у Эмпедокла, Экфант следовал за атомистами и Анаксагором. Одни пифагорейцы избрали в качестве начал конкретные элементы (огонь, воду), другие — предел и беспредельное, а Адкмеон и Менестор вообще говорили не об элементах, а о качествах (холодное — горячее, влажное — сухое, и т. п.).
Почему столь велики доктринальные разногласия в пифагорейской школе? Прежде всего потому, что она возникла не как философская школа и принадлежность к ней никогда не определялась, следованием совокупности определенных доктрин. Именно поэтому наши источники называют пифагорейцами таких оригинальных философов, как Парменид или Эмпедокл. Ситуация эта для VI–IV вв. до н. э. не уникальна, высокая степень единодушия отнюдь не была отличительным признаком тогдашних философских школ. Стоит ли удивляться тому, что ученики Сократа развивали его взгляды в столь различных направлениях — ведь взгляды эти не составляли единого учения и не были письменно зафиксированы. Но и среди старших платоников существовали разногласия по самым кардинальным вопросам. Никто из значительных учеников Платона, будь то Гераклид Понтийский, Спевсипп, Ксенократ или Аристотель, не принял платоновскую теорию идей. Более того: никто из академиков, включая и Платона, не считал, по-видимому, что она должна быть принята в качестве доктринальной основы.
С другой стороны, ученики Платона легко узнаваемы и отличимы от других философов, да и как могло быть иначе, если все они формировались в ходе многолетнего общения со своим учителем. Из пифагорейских же философов только Гиппас и Алкмеон могли слушать самого Пифагора, остальные знали о его доктринах лишь в устной передаче. Однако и этот фактор, сколь бы важным он ни казался, не может считаться решающим. Более существенным было то, что начиная со второй половины IV в. до н. э. греческая философия, исчерпав, по-видимому, возможности плодотворного развития в избранных ею направлениях, привлекает все меньше людей, способных на выдвижение оригинальных концепций и готовых отстаивать их в споре со своими учителями. Не случайно кодификация основных идей платонизма начинается уже со второго схоларха Академии Ксенократа, а ученики Аристотеля если и критиковали его, то старались делать это, не упоминая его имени. В III в. до н. э. давление авторитетов становится еще большим и любое философское направление легко определяется по набору общепринятых в нем доктрин, которые разделялись, пусть и с разной степенью последовательности, всеми его приверженцами. Если в дальнейшем эти направления и размываются, то не за счет притока новых идей, а в силу варьирования и обмена старыми.
Признав, что учение Пифагора не было обязательным для его последователей, попытаемся все же определить, в какой степени оно повлияло на развитие их философских взглядов. К сожалению, о философии Пифагора мы знаем очень мало достоверного. Из того, что говорит Аристотель о пифагорейцах, к нему может быть
