его завяз в трясине.
Хотя Московский царь и подозревал, что король скорее всего обратится на Смоленск, однако он не совсем оставил без внимания и эту сторону; он стянул к Торопцу войска под начальством Хилкова: будет — ли нападение направлено на Смоленск или на Луки, он должен был идти туда, где будет нужна его помощь. Ему дано было приказание во всяком случае уклоняться от битвы, а стараться только захватывать одиночных людей, отделившихся от войска или бродящих по полям. В самых Луках он поставил начальником князя Федора Оболенского Лыко (Theodorus Obalenscius Licovus) с главной властью; под ним — Михаила Кашина (Michaeles Chascinus) и Аксакова; а так как, повидимому, этим своим воеводам, которых сам поставил, он не вполне доверял в деле сохранения крепости и войска, то в эти же дни послал туда Ивана Воейкова (Johannes Voejcovum), своего главного постельничего, чтобы он наблюдал за Лыко и остальными в крепости, а Дементия Черемисинова (Dementius Ceremissa) для наблюдения за Хилковым, находившимися в то время при войске [100].
Рассмотрев природу местности, как она была описана выше, король приблизился к крепости с южной стороны, там где она омывается рекою, ведя войско, выстроенное в совершенном порядке под знаменами, а Замойский подошел с другой стороны с остальными отрядами, весьма широко раскинутыми. Вид целого войска, приближавшегося в [129] одно время и развернутого на столько боевых отделов, представлял неприятелю страшную картину.
На другой день пришли в лагерь послы московские, когда еще не было сделано против крепости никаких окопов. Прибыв из Смоленска в Сураж, так как Сураж составлял границу владений короля, они объявили тем, которые были посланы им на встречу для того, чтобы по обычаю провожать их, что они не желают ехать дальше и что не могут править свое посольство во владениях своего государя. Когда Поляки ответили, что это вполне зависит от их воли, и что сами они возвратятся между тем к королю, а им никто не мешает, если они желают, вернуться к своему государю, тогда послы стали просить своих провожатых, чтобы потащили их в таком случае силою; но их предложение было встречено смехом, и при этом объяснено, что никто не сделает им никакого насилия, и что пусть они сами принимают какое им угодно решение. В конце концев они поехали дальше, забавным образом заявляя, что делают это, вынужденные насилием. Когда они 31-го августа получили аудиенцию, то повторили тоже, что и раньше говорили; объявили, что не могут говорить ни о чем, если король не отведет сперва все войско за границы [101].
Отвергнув столь безрассудное посольство, король на том же самом заседании приказал Замойскому привести в исполнение то, что было условлено относительно приступа. Тогда же вернулся в лагерь Дробицкий. Будучи раньше послан Радзивилом к Торопцу, он наткнулся на конный [130] отряд, удаленный от остального войска. Когда отряд этот предался сну, выставив небольшое число караульных, то Литовцы с такою стремительностью напали на последних, что преследуя затем бегущих, успели захватить отряд сонным, и прежде чем те могли опомниться или взяться за оружие, одних убили, других взяли в плен, остальных обратили в бегство. Замойский между тем перевел имевшияся у него войска сперва по мосту чрез речку, составляющую приток Ловати, хотя не очень глубокую, но особенно затруднительную по топкости своего дна, под частыми выстрелами неприятеля, достигавшими того места; потом по двум бродам чрез Ловать ниже крепости и через ручей, протекавший со стороны крепости; и затем укрепил лагерь, по обыкновению польскому, телегами, помещенными кругом его. К войскам, имевшимся уже у Замойского, король назначил еще остальную пехоту, польскую и венгерскую. Венгерцы тотчас переправились с Иваном Борнемиссою и Стефаном Карлом, заступившем место Михаила Вадаши (Michael Vadascius) и, заняв местность по направлению к западу, послали к Замойскому спросить, куда он прикажет им идти. Желая угождать иностранцам более, чем прочим, он объявил им, что позволяет им самим выбрать себе местность; но они снова предоставили это его усмотрению; тогда думая, что всего более им нравится то место, на котором они остановились, Замойский приказал им удержать за собой именно это место и от него вести окопы к крепости, назначив Борнемиссе заведывать артиллерийским делом.
Рассчитывая на то, что и польская пехота скоро должна подойдти, он расставил посты и у нижней части реки, где прежде был город, для того, чтобы и с этой также стороны вести рвы и окопы. Но так как часть людей он отпустил уже рубить прутья для шанцевых плетней, а с другой стороны необходимо было оставить достаточное число рот для [131] охраны обозов, которых он не успел перевести в тот же день, и так как сверх того остальная пехота польская запоздала, то вследствие всего этого только немногие могли заняться работами. Тем не менее в ту ночь они сделали больше, чем можно было от такого числа людей требовать. Между тем, когда некоторые новобранцы из среды их не совсем осторожно стали бродить внизу крепости, то на следующий день Москвитяне сделали против них вылазку, и прежде чем можно было им подать помощь, одних из них убили, других взяли в плен; отняв сверх того военное королевское знамя, которое слишком медленно нес знаменоносец, они поспешно вернулись в крепость. Немного спустя после того прибыли и остальные войска с обозами и вся польская пехота; тогда, окончив очень быстро работу, в следующую же ночь Поляки и Венгерцы поставили пушки.
В эту же ночь Замойский предпринял прорыть промежуток, который, как мы сказали, находился между рекою Ловатью и небольшим озером к востоку. Так как это озеро представляло для крепости род рва, то Замойский полагал, что если его отвести, то войску гораздо удобнее будет идти на приступ по сухим рвам. Над всею армией польской и над траурными полками он поставил начальником Николая Уровецкого. Кроме того он еще условился с некоторыми вельможами, чтобы, в случае его отъезда на другие работы, они попеременно смотрели за окопами. Жребий пал тогда на Петра Клочевского, Завихвостского кастелана; как человек, любивший военное дело, он лично отправился к шанцам (окопам) под частыми выстрелами из пушек, которые непрерывно направлялись из крепости на занятых работою, и погиб, пораженный пулею. Сам король, перешел чрез Ловать, чтобы посмотреть на осадные работы; видя, что ядра не могут проникнуть через толстый и свежий дерн, он посоветовал Замойскому не давать тратить времени на [132] бросание ядер. Вследствие этого Венгерцы стали направлять свои выстрелы на другой пункт, именно против башенок (pinnacula), или бойниц, из которых неприятель давал
