— Садись, — приказал офицер.
Забрав его с собою на извозчике, они уехали.
Тщетно за ними бежала невеста.
Истерически рыдая и убиваясь, она молила их отпустить жениха ее, но они только с злорадной усмешкой оглядывались.
Она молила прохожих о помощи.
Обращалась к христианам.
Безучастно проходили они мимо.
А те, что заинтересовались необычным зрелищем, узнав, что речь идет о еврее, говорили с негодованием.
— За жида заступаться?
Отплевывались.
А иные злобно говорили:
— Так и следует.
Часов в 6 вечера автомобиль с 8-ю военными, среди которых были и задержавшие Бичуча на Рейтерской улице, подкатил с изменившимся до неузнаваемости Бичучем к дому, в котором проживал брат Бичуча, врач, на Пушкинской улице. Не предъявляя никакого обвинения Бичучу и ничем не мотивируя свой необычайный поступок, они предложили брату дать выкуп за Бичуча.
— Сколько же вы хотите?
— 30.000 рублей.
Разорив себя буквально до последней копейки и собрав, сколько было возможно у соседей, брату-врачу удалось дать бандитам лишь 17.000 рублей. Отдал он им и имевшиеся у него и у жены, а также у некоторых соседей — драгоценности. Получив выкуп, они, однако, сказали несчастному пленнику:
— Идем!
Он было пытался указать им, что они получили выкуп за его свободу.
— Без разговоров… идем, идем! Потащили его.
За несчастного заступился председатель домового комитета — русский, и некоторые жильцы христиане, между прочим, в их числе был врач Красного Креста при добровольческой армии, — всем им не по нервам была эта возмутительная сцена.
Но военные их брезгливо отстранили.
— Как, — негодовали они, — вы в такое время заступаетесь за паршивого жида?
А один крикнул:
— Знаете о приказе?
Автомобиль с жертвой укатил.
Все хлопоты и старания, предпринятые в городе для его освобождения, ни к чему не привели.
След его пропал.
…Только 10 октября труп его был найден в Анатомическом театре…
На дом № 44 по Мало-Васильковской было произведено несколько налетов. В налетах принимали участие солдаты чеченцы. В квартире свидетельницы М. Финкельштейн были ограблены все живущие.
Забирали решительно все и кричали:
— Мало. Давай… где спрятал?
И жестоко избивали.
У одного из квартирантов после двух налетов абсолютно нечего было взять.
Солдаты не верили ему.
Шарили, искали.
И, обозленные неудачей, дико крикнули:
— Жид!
Зарубили его шашкой.
По Ярославской улице грабежи носили крайне ожесточенный характер Вымогательство денег и ценностей сопровождалось побоями и истязаниями.
Громили солдаты.
Громили офицеры.
Погромщики говорили с гордостью.
— Мы струковцы.
Многих евреев, не имевших возможности откупиться, они увели в штаб Струка, перешедшего в это время со своими «молодцами», после погромной деятельности в уезде, на службу добрармии. Его приняли с распростертыми объятиями, простили все его погромные «грехи» с весьма большой поспешностью и охотою; он устраивал на Софийской площади парады своим войскам, а во время погрома, как рассказывали, он произносил на пристани зажигательные погромные речи на старую свою привычную тему:
— Бей проклятых жидов и спасай Россию!
Судьба уведенных в штаб евреев неизвестна.
В гостинице «Петроград», — рассказывает очевидец, — поместился штаб одной роты. В первый же день своего пребывания в гостинице, офицеры и солдаты штаба занялись грабежом евреев-жильцов. Из номера в номер ходили грабители и обирали евреев, перед жильцами же христианами, если такие попадались, офицеры вежливо и галантно извинялись.
В одном номере жило семейство Каган.
Несколько военных ворвалось к ним.
— Жиды?
— Да… мы евреи.
Принялись грабить.
У жены Кагана отобрали драгоценности, бриллианты на очень крупную сумму.
Когда военные закончили свое дело и ушли, обезумевшая госпожа Каган подняла крик:
— Помогите, помогите, — звала несчастная, полагая, что есть еще на свете люди, которые могут помочь ей.
Она выбежала из своего номера в соседний и там, не помня себя от отчаяния, стала рыдать.
На крик ее прибежали вновь военные.
— Замолчи, жидовка!
Но истерические вопли продолжались.
Тогда один из военных выстрелил в упор в несчастную женщину. Обливаясь кровью, тяжелораненая, она упала тут же, на полу, в чужом номере. Но, совершив это страшное дело, военные не ушли. Они стали обирать присутствующих.
От мужа несчастной женщины, лежавшей тут же в крови, они потребовали:
— Снимай костюм!
Он покорно и поспешно снял.
— Ботинки!
Снял и ботинки.
Тогда они принялись грабить раненую.
…Потом спокойно удалились…
Всю эту ночь метался по гостинице муж несчастной женщины в бесплодных поисках спасения. Истекая кровью, не получив помощи, госпожа Каган к утру скончалась.
В пятницу 11-го октября утром, на Подоле, г-на Ш. обогнал на Александровской площади артиллерийский обоз. Ехавшие в хвосте обоза 3-е верховых, задержали его. Они приказали ему следовать за ними, и указать им дорогу в какую-то деревушку. Ш. объяснил им, что он беженец из Радомышля и Киев с его окрестностями ему почти незнаком.
В ответ его ударили нагайкой.
— Иди вперед перед лошадью!
Ему пришлось подчиниться.
На Межигорской улице те же верховые задержали еще одного шедшего по улице еврея, пожилого, полного, прилично одетого, и приказали идти вместе с Ш.
Но тот категорически отказался.
— Согласно распоряжению коменданта, — сказал он, — людей на улице задерживать нельзя ни для работы, ни для других военных надобностей.
— Ладно, — сказал один из всадников, — я покажу тебе, жид, распоряжение.
Он слез с лошади.
Привязал руку еврея к нагайке.
Вскочил обратно на лошадь и потащил еврея за собою на привязи. Так проехал обоз несколько улиц, полных прохожими. И никто из попадавшихся военных не обратил внимания на странность этого шествия. На улице Нижний Вал таким же способом был задержан и следовал за обозом третий еврей.
Так гнали их по всему Подолу.
Этот обоз с привязанными к лошадям евреями ужасал многих прохожих, а иных это зрелище забавляло до хохота.
Лишь на самом конце Кирилловской улицы верховые были остановлены проезжавшим офицером.
Он распорядился немедленно освободить евреев.
На вопрос его:
— Как ты смеешь задерживать и так поступать с людьми?
Один из солдат добродушно ответил:
— Мы не здешние, дороги не знаем.
— Так что же?
— Да начальник обоза, который остался еще на несколько часов в городе, сказал: — Задержите пару жидов, они вам укажут дорогу.
События в этом доме, на Кузнечной 59,— рассказывает Гуревич, — кажется превосходят все, что происходило в эти страшные дни в Киеве. По 10, по 20 человек чеченцев, по преимуществу из Волчанского отряда, несколько раз производили налеты на этот дом.
Грабили, вымогали, — как водится.
Если сумма не удовлетворяла, утонченно пытали, били, истязали.
Сам Гуревич, оставшись без денег, без вещей, без белья, одежды и ботинок, — боясь расправы в случае нового налета, выбежал из своей квартиры во двор.
Спрятался в клозет.
В квартирах, коридорах творилось нечто ужасное, до Гуревича доносились крики избиваемых людей, звериный вой грабителей-убийц, плач детей. Как потом выяснилось, в квартире, где проживал свидетель, творились кошмары.
Волчанцы грабили, ломали, рвали.
Смертно били — у кого ничего не было.
Хозяина мучили.
— Деньги, деньги! — вопили озверело.
Рубили его шашками до тех пор, пока он в беспамятстве не свалился на пол в лужу своей крови.
Там жила девушка- курсистка.
Схватили ее, чтобы изнасиловать.
Насильник все пытался совершить насилие тут же — возле валяющегося в крови хозяина. Завязавшаяся борьба, сопротивление жертвы, не давали ему возможности выполнить все с желательным для него эффектом.
Тогда он оттащил свою жертву в соседнюю комнату.
Ему на помощь пришли другие.
…и насилие было совершено на глазах у обезумевших квартирантов…
Сестра свидетеля была избита до беспамятства.
Избиты были и все оказавшиеся в квартире евреи: мужчины, женщины и дети. Над детьми издевались не менее, чем над взрослыми.
