Зорге, Одзаки и Мияги, объединив усилия и вместе сравнив ту информацию, что им удалось получить, сумели подготовить грубую схему, которую и нарисовал художник Мияги. «Исследуя эту схему, — сказал Зорге, — мы обнаружили, что около пятидесяти дивизий были созданы заново. С этой схемой в качестве базы для работы мы продолжили сбор информации. В конце концов, после различных исправлений мы довольно близко подошли к точному боевому порядку японской армии по состоянию на май — июнь 1941 года. Я сфотографировал эту схему и отправил в Москву. Схема эта стала лучшим произведением нашей группы. Не думаю, что можно было сделать нечто лучшее. И московский Центр, похоже, тоже был удовлетворен ею, поскольку никаких дальнейший указаний на эту тему не последовало».
Составление исчерпывающей схемы боевых порядков пехотных дивизий в японской армии представляло собой значительное техническое достижение. В течение первого этапа войны на Тихом океане союзники обнаружили, что Советский Союз обладает самой достоверной информацией о боевых порядках японской армии. Возможно, во многом благодаря работе группы Зорге в течение зимы 1940–1941 годов.
Кроме информации чисто военного характера, большой интерес для группы представляло развитие отношений между Токио и Вашингтоном, наметившееся вскоре после возвращения Мацуоки из Европы. Японские армия и флот, также, как и националистические круги Японии, упорно противились уходу из Китая или каким-либо политическим уступкам коллаборационистским элементам в Нанкине. Подобное отношение еще более ужесточилось, когда Соединенные Штаты в апреле 1941 года объявили, что они готовы выступить в качестве посредника между Японией и Чан Кайши.
В мае 1941 Зорге решил отправиться в Шанхай, чтобы самому узнать об отношении японских властей в Китае к посредничеству Америки. Выполнение этой «политической миссии» его попросил взять на себя посол Германии в Токио, поскольку «нельзя изучить японскую реакцию в Китае, находясь в Японии». Зорге отправился как посольский курьер со специальным дипломатическим паспортом, выданным японским министерством иностранных дел, и везя с собой депеши на имя германского генерального консула в Шанхае. Здесь он встретился не только с германскими наблюдателями, но и с японским генеральным консулом, старшими офицерами армии и флота и начальником «Особого бюро»[95]. «Около 90 процентов из них были абсолютно против идеи третейского суда. Мне было сказано, что, если Коноэ и Мацуока будут продолжать гнуть свою линию, они непременно столкнутся о самым неистовым противодействием. И когда я услышал это, у меня сложилось впечатление, что японо-американские переговоры непременно закончатся неудачей».
Зорге утверждал, что он отправил зашифрованный отчет послу Отту, «который передал его германскому правительству без каких-либо исправлений».
Вернувшись в Токио, Зорге отправил этот же материал по радио в Москву.
ОТ ПОДГОТОВКИ К НАПАДЕНИЮ ГЕРМАНИИ НА РОССИЮ ДО КРИЗИСА В ЯПОНО-АМЕРИКАНСКИХ ПЕРЕГОВОРАХ (МАРТ-ОКТЯБРЬ 1941 г.)
В течение апреля — мая 1941 года курьеры сновали из Европы в германское посольство в Токио и обратно, и сопровождавшие их офицеры из германского министерства обороны в Берлине стали мимоходом, но все чаще говорить о передвижении соединений германской армии с запада к советским границам. «Сообщалось также, что закончено строительство германских укреплений на восточной границе»[96].
По мере того как атмосфера все больше сгущалась, Зорге старался уловить каждый намек о грядущем нападении Германии на Советский Союз. А признаки этого появлялись каждую неделю. Германский военный атташе в Японии полковник Кретчмер получил в тот момент указания информировать японское министерство обороны о том, что Германия-де обязана принять меры против концентрации советских войск на своих восточных границах[97]. «Это были очень подробные инструкции, включавшие и карту советских военных диспозиций». Позднее Зорге утверждал, что он говорил с Кретчмером и узнал от него, что «хотя пока неясно, приведет или нет подобная ситуация к боевым действиям, Германия завершила военные приготовления в очень больших масштабах, и я понял (со слов Кретчмера), что с такой концентрацией военной силы Германия окажется в состоянии заставить Советский Союз уступить ее требованиям, пусть до сих пор и не сформулированным. Я также узнал, что решение о мире или войне зависело исключительно от воли Гитлера и абсолютно не зависело от отношений с Россией».
«В мае в Токио прибыл специальный посланник германского министра обороны полковник Риттер фон Нидермайер, который привез с собой рекомендательное письмо от д-ра Герберта фон Дирксена, бывшего посла Германии в Японии, адресованное на имя Зорге.
«Из разговора с Нидермайером я узнал, что война против Советского Союза была делом решенным». Германия намерена была оккупировать советскую житницу Украину и использовать один или два миллиона русских военнопленных для восполнения нехватки рабочей силы в Германии. Гитлер был уверен, что лишь нападение на Россию может дать уверенность, что будет снята угроза восточным границам рейха. «Иначе говоря, Гитлер уверен, что наступило самое время, чтобы схватиться с Россией, и что будет невозможно заставить немецкий народ воевать с Россией после окончания войны с Англией[98].
Эти доклады были предметом бурных и мрачных дебатов между Одзаки и Зорге. Как утверждал Одзаки, «еще за три месяца до германского нападения Зорге указывал, что существует опасность такого нападения. И почти перед самым нападением я сказал Зорге: «Если Германия требует нефть с Кавказа и пшеницу с Украины, Советскому Союзу следовало бы избежать войны даже ценой решительных экономических уступок». Зорге ответил: «Россия уступит, если Германия выставит такие требования, чего мы боимся — это неожиданного германского вторжения без выставления каких-либо требований». Он подчеркнул, что существует огромная вероятность русско-германской войны».
От точности и достоверности их информации вполне могла зависеть судьба Советского Союза. Опасности, что крылись в их ежедневной деятельности, стали наконец-то в высшей степени оправданными, а их таланты — полностью мобилизованными.
Вскоре после визита полковника фон Нидермайера в Японию из Берлина прибыл другой офицер немецкого Генштаба, привезя с собой окончательное и драматическое сообщение. Офицером этим был друг Зорге Шолль. По словам Зорге, он привез с собой совершенно секретные инструкции для германского посла в Токио «о необходимых мерах, которые следует предпринять в связи с войной между Германией и Советским Союзом, вопрос о которой окончательно решен».
«Шолль дал мне подробный отчет. Нападение начнется 20 июня, плюс-минус два-три дня, но подготовка уже закончена. 170–190 немецких дивизий уже сосредоточены на восточных границах. Не будет ни ультиматума, ни объявления войны. Красная Армия развалится, и советский режим падет в течение двух месяцев».
Впоследствии на допросах Зорге подчеркивал, что он ничего не узнал от генерала Огга и что эта информация была получена им 20 мая от Шолля в приватной беседе за выпивкой. Последний собирался занять пост германского военного атташе в Бангкоке. «Он пригласил меня приехать к нему осенью, когда там начнется работа, в которой я мог бы ему помочь».
Всю эту «бесценную информацию», кульминацией которой стали откровения Шолля, Зорге отправил в Москву где-то «между концом апреля и началом войны, и я обратил внимание московского Центра на исключительно серьезную природу этих разведданных[99].
Эти предварительные доклады от Зорге, предупреждающие о грядущем германском нападении на Советский Союз, представляют собой одно из самых драматических достижений группы. В дополнение к материалам, полученным японцами в ходе судебных процессов над членами группы, некоторые подробности можно почерпнуть и из статей, появившихся в советской печати. Так, в них говорится, что 5 марта 1941 года, например, Зорге передал в Москву микрофильм, содержащий тексты телеграмм от Риббентропа Отту, в которых датой германского нападения называется середина июня, а 15 мая Зорге радирует точную дату — 22 июня.
Это жизненно важное, имеющее историческое значение для России сообщение было передано из дома Клаузена, где Зорге и, возможно, Одзаки собрались вместе. Недавно Клаузен так описал эту сцену:
«Мы каждый час ожидали все новой информации, подтверждения и, более всего, сообщений о дипломатических и военных шагах советского правительства. Мы сознавали всю важность своего сообщения, но тем не менее мы так и не получили ответа на него. И когда война действительно разразилась, Рихард был в бешенстве. Он спрашивал в замешательстве, ломая голову: «Почему Сталин бездействовал?»
