условие на основании тех же аргументов, то согласились на назначение двойного налога с такою оговоркою: сведя счеты, нужно будет уплатить все, что будет израсходовано на жалованье солдатам, на покрытие заключенных ради этой войны займов и на покрытие будущих военных издержек, и затем остаток, какой окажется от этого налога, пусть будет положен в казну в городе Раве.
Сюда прибыли, как мы выше сказали, послы московские, проведенные чрез всю Польшу, как бы в триумфе. По получении новых наказов от своего государя, они снова допущены [167] были к переговорам. Сперва послы московские настаивали на условиях, предложенных ими в Невле, и говорили, что литовские сенаторы дали им верную надежду на окончание всего дела именно на тех условиях. Когда это было опровергнуто, на основании таких преимущественно доводов, что уже после того сделаны были большие издержки королем и со взятия Заволочья дело представляется уже больше не в прежнем положении, то послы наконец после обычных своих переторжек дошли до того, что помимо ранее предложенных крепостей Ливонских уступали королю и все остальные, оставляя для своего государя только следующие важнейшие города и крепости: Фелин, Дерпт, Мариенбург, Пернов и Нарву. Король же был того мнения, что если неприятель не откажется от всей Ливонии, то ему не следует заключать с Московским царем мира ни на каких других условиях. По представлении такового решения сословиям, оно заслужило приличное одобрение. При этих переговорах с Москвою присутствовало несколько уполномоченных от шляхты, для того, чтобы они могли, заметив увертки Москвитян, рассказать подробнее об этом своим товарищам. Так как обе стороны оставались при своем решении, то поэтому совещание не имело никакого результата [112]. По утверждении двухлетнего побора, король оставил сейм, дав себе обещание не заключать мира с неприятелями, прежде чем последние совсем не выйдут из Ливонии. Под конец сейма послы от шляхты обратились к королю через Станислава Пршиемского (Stanislaus Priemscius), который по возвращении с войны был избран послом в Великой Польше и который затем коллегиею земских шляхетских послов при начале сейма по обычаю был избран сеймовым маршалком, и просили у короля дозволения по удалении тех, которые не имели права [168] быть в сенате, переговорить с ним; испросив, это они умоляли короля позаботиться о том, чтобы кончить войну этим походом и указывали на то, что шляхта и в особенности ее крестьяне, благосостоянием которых никто из них не может пренебрегать без ущерба для своего имущества, до того изнурены поборами, что едва ли будут в состоянии перенести еще больше.
Король отвечал им через канцлера, что он не длит нарочно войны, предпринятой для общего спокойствия и выгоды; что неприятель находится теперь в таком положении, что легко довести его до последней крайности, продлив, хотя немного войну, что он охотно уступит общему желанию сословий и лишь только принудит неприятеля передать ему Ливонию, прекратит его нападения, и обеспечит государству спокойствие и безопасность, то не будет никаким образом препятствовать заключению достойного и выгодного для всех мира. После этого прощаясь с королем, по обычаю предков, уполномоченные просили его позаботится также о домашних делах и об искоренении внутренних зол. Просьба их главным образом касалась установления какого нибудь постоянного твердого способа избрания королей и состояла в том, чтобы этот вопрос был подвергнут обсуждению сейма, как скоро это можно будет сделать без вреда для государства; чем больше была опасность, которой недавно подвергалось государство, когда вследствие борьбы между партиями, само королевство Польское было разделено между двумя государями; тем тщательнее следует теперь когда королевство освободилось от такой напасти, озаботиться о том, чтобы оно снова не подверглось тому же самому бедствию. Сюда же относятся раздоры между духовным и светским сословиями; депутаты полагают, что к ним никак нельзя относиться легко и что если бы можно было их совершенно устранить, то это было бы в высшей степени полезно для государства. [169]
На это король отвечал через того же канцлера, что он одушевлен таким же горячим желанием устроить надлежащим образом домашние дела, как и окончить войну согласно со своими видами, и хотя он не смотрит с пренебрежением на славу военных подвигов, однако имеет тем больше желания как можно дольше оставить память у потомства хорошим внутренним устроением королевства, чем яснее видит, что без этого даже прежняя слава его не может быть прочною и постоянною. Часто размышляя о временах, безкоролевья, о том, в какой опасности находилось королевство в прежние времена, когда избирательные интриги и честолюбивые происки как волны потрясали государством; ясно сознавая, что он должен любить Польшу не меньше, как и родину свою, и даже должен почитать ее для себя дороже, потому что она, приняв его, почтила наивысшею честию и чином: он содрогается в душе и признает, что только благодаря особенной милости Божией республика достигла в настоящее время лучшего положения. Он понимает, что вопрос о лучшем способе избрания королей должен быть поднят; но когда это будет сделано, сколько трудностей в нем окажется! и если, чего следует ожидать, при этом обнажатся некоторые тайные язвы республики, то не следует ли бояться от того большего вреда? Впрочем он не отказывается послужить своим содействием и авторитетом желанию республики и сословий. То же самое он думает о восстановлении согласия между духовным и светским сословиями; полезнее и необходимее этого ничего нельзя и представить для упрочения государства; но во всяком случае и для того и для другого дела необходимо согласие и свобода духа от всякой вражды и страсти; этот вопрос будет для него предметом самой большой заботы; но он убеждает их самих равным образом явиться для обсуждения этих предметов со спокойным духом, отдавшись исключительно мысли о благосостоянии и славе [170] отечества. Затем он убеждал их, как делал обыкновенно и в предшествовавшие времена, чтобы во время его отсутствия каждый из них от себя заботился бы об общем спокойствии и чтобы был готов мужественно встретить всякие опасности; просил у Бога всего хорошего для них и счастливого, пусть бы и те, которые останутся дома, и те, которые пойдут на войну, вели свои дела так, чтобы потом с радостными поздравлениями встретить друг друга взаимными объятиями. Когда при этих словах поднялись рукоплескания окружающих, тогда канцлер объявил, что король принимает это самое рукоплескание как радостное предзнаменование будущих успехов и непродолжительной войны. Около того же времени сейма Шведский король стал спрашивать Польского короля письменно, с каких сторон начнет он свои военные действия в предстоящем походе. Ради того, что король Шведский раньше более всех склонял
