а не Царства Божьего. Другим следствием этого настроения является то, как после войны искали общинное единство и создавали прочность этого объединения путем насильственного очищения от недостойных элементов.
Мечты и ожидания военного времени нашли новые формы выражения, которые часто обходят своим вниманием главные церкви. В Европе этот духовный крах привел, в период между двумя войнами, непосредственно к росту экстремистского и тоталитарного движения, и как следствием этого стало изменение роли церкви в государстве, что открыло доступ к псевдорелигиям и светскому политическому культу. Этими движениями свободно эксплуатируются сверхъестественные надежды и страхи, чтобы оправдать тоталитаризм и состояние государственной агрессии, поклонение себе и поиск козла отпущения. Они предложили новый мир, который надо завоевать любыми средствами.
Как писал Майкл Берли в своих исследованиях о Европейской религии, нацизм и коммунизм в свободной и популярной милленаристской традиции подражают ритуалам и иконографии, и этим дискредитируют церковь. В 1914 г. Германия и Россия имели наиболее агрессивные идеологии священной государственности и борьбы, именно они с 1930 г. стали претендовать на авангардную роль в новом мессианском движении, ищущем мирового господства [23].
Сон религии породил монстров.
Духовные потрясения военных лет имели длительные последствия, вплоть до мировой религиозной революции. Если мы обратимся к истории религий во всем мире за последние столетия, то увидим, что ряд основных направлений вышли за рамки отдельных религий. Одним из них является секуляризация, которая определила большие разделения на Западе, особенно в Европе, и резко снизила ее роль в качестве решающей силы в мировой религии. В то же время мы являемся свидетелями соответствующего роста неевропейских религий. Ислам стал глобальной силой, как и незападные формы христианства. Помимо секуляризации в Европе, самое большее, что дало XX столетие религии, — это рост антисекулярных сил на большей части остального мира, в том числе и в Соединенных Штатах; как результат этого — появление харизматических, фундаменталистских и традиционалистских форм религий. В мире мы также наблюдаем распространение эзотерических и мистических идей как проявлений Нового века. Но все эти тренды также несут на себе отпечаток военных лет, и мы это с Эндрю Престоном метко называем так: «Христианство есть конечная цель гражданской войны» [24].
Христианство начало эту наиболее радикальную трансформацию еще во времена Мартина Лютера. В 1914 г. оно было наиболее прочно в Европе и ее заморских оффшорах, если под ним понимать все то, что связано с его культурными и политическими перспективами. Как заявлял Хилэр Беллок, «Европа есть религия, и религия есть Европа». Общее число считающих себя истинными христианами, по данным на 1914 г., составляло около 560 миллионов, из них 68 процентов проживало в Европе, а 14 — в Северной Америке. Этот христианский мир имел свою географию, хорошо всем известную за 500 лет своим трехсторонним разделением на протестантов, католиков и православных, находящихся, главным образом, в Европе, Северной Америке и в некоторых странах Ближнего Востока еще с древности. Не менее знаком всем из истории тесный союз в большинстве стран церкви и государства. Модель христианского мира, где церковь принадлежит государству, часто беззастенчиво и несправедливо считают христианским миром [25].
Мир изменился очень быстро. Один из филиалов христианства — православие — вошел в эру отвратительного кризиса, когда-либо переживаемого христианским миром за все века прежних гонений на него. Само существование религии было под вопросом в России, на которую до этого приходилось почти четверть мирового христианства. Впервые за все века, когда европейское христианство было силой, его продвижение решили жестко переломить по новой границе — к востоку от Варшавы. В 1914 г. православных было больше, чем протестантов, в соотношении ста к одному; сегодня, наоборот, протестантов больше, чем православных, и составляет три к одному. Даже основным направлениям католической и протестантской церквей, не сильно опустошенным коммунистическими гонениями, пришлось смириться с новым политическим миром и принять, как в древней церкви, альянс с государством, который очень сильно поменял формы их традиционного разделения и независимость.
Помимо кризиса в России, война также разорвала все фазы христианской истории, отключив ее от начальных истоков своего развития. Ближний Восток был родиной христианских общин. А далее можно проследить религиозные корни в Римской империи, от нее — в Армении, Греции, Ассирии, у халдеев и маронитов. Как и все остальные христиане, они бились, чтобы выжить в новой среде, и разработали новые политические идеологии, которые будут доминировать в политике региона до нынешнего века.
Катастрофа военного времени в одном регионе совпала с феноменальным взлетом вещих и харизматических идей на родине христианства и в других местах, например в черной Африке, где христианство начало играть значительную историческую роль и занимать центральное место в современном мире. К 2030 г. Африка будет крупнейшим в мире христианским континентом, а истоком большинства современных крупных церквей в некоторой степени явится духовный взрыв, который наблюдался в годы Первой мировой войны. Но различные секуляризированные интерпретации также возможны в терминах мирового эффекта этой войны [26].
Переосмысление христианства
Так как христиане стремились справиться с тревожным «новым миром», они были вынуждены искать новые основания для своей веры. Наиболее остро стоял на повестке дня пересмотр и благословение неоднозначного союза со светским государством, которое за это предложило материальное вознаграждение, но в тоже время потребовало пойти на принципиальный компромисс. Когда церкви в Германии и других странах, которые видели себя в качестве венца христианской цивилизации, одновременно поклонялись Богу и цеппелинам, то этим они, несомненно, доказали, что вера в Европе приняла катастрофически неправильный поворот, поддавшись вульгарному культу мирской власти и военной силы. Эта ситуация была очень чувствительна в Европе, где церкви имели тесные и давние связи с государством, но американское духовенство не поддержало своих иностранных партнеров в их готовности превратить крест в штык.
Некоторые из величайших христианских мыслителей той эпохи войны подняли сложные вопросы о должном отношении между верой и окружающей культурой. Начиная с эпохи Просвещения, христианские церкви боролись за то, чтобы определить свое правильное отношение к секулярному государству. Сейчас христиане противостояли государству, ориентированному на национализм и милитаризм, которое требовало, чтобы религиозные организации удовлетворяли этим ценностям. Много церквей в Европе поддались на эти искушения, которые подорвали их авторитет, и, в конце концов, открыли ворота секуляризации и всепроникающему скептицизму. Вопрос здесь в том, насколько долго останется этот альянс с государством, отравляющий христианскую жизнь сильнее, чем явные гонения атеистических или мусульманских режимов.
Но если священная война продемонстрировала масштабный фурор, то осмысление морального кризиса, который поразил мир после войны, для мыслителей пока неясно. В наше время верующие должны сторониться
