В 476 г. они завладели и южной частью Прованса, уступив земли к северу от Дюране бургундам. Это имело серьезные последствия и для церковного устройства: епископ Арля, претендовавший на роль примаса Галлии [894], был поставлен перед фактом перехода ряда епископств юго-восточной Галлии под контроль Вьенн. Появление в регионе франков еще больше осложнило картину. После битвы при Пуатье (507 г.) они завладели северо-западными областями Лангедока (Тулуза, Альби), а в 534–536 гг. — Провансом. В руках вестготов остались семь civitates между Роной и Пиренеями (Нарбон, Каркассон, Эльн, Безье, Агд, Магелон, Ним), иначе Septimania. Согласно этимологии Ж. Сирмонда (1614 г.), наиболее популярной в наши дни, своим происхождением этот топоним обязан расхожему наименованию ветеранов VII легиона, испомещенных здесь в 36–35 гг. до н. э. Во всяком случае, город Бетерры (Безье) официально назывался Colonia Julia Paterna Septimanorum Baeterrae [895]. Согласно другому толкованию, предложенному в 1580 г. Ж. Скаллигером и также имеющему своих сторонников среди современных ученых, речь идет о сокращенном наименовании "Семи провинций" — причудливого административного образования эпохи Домината, охватывавшего южную и центральную Галлию; после того, как юго-западные провинции были переданы готам, топоним закрепился за территорией, оставшейся в руках Рима [896]. Как обозначение целого региона (с неясными еще границами, но применительно к землям, занятым вестготами) он впервые встречается у Сидония [897], затем — как будто, уже в отношении приморских областей — у Фортуната [898] и Григория Турского [899].
На мой взгляд, одна этимология не исключает другой, но как бы там ни было, они были скоро забыты, и уже в VII в. Septimania понималась как совокупность семи "городов" — так, Исидор Севильский употребил однажды выражение Septem oppida [900]. Впрочем, их набор и даже количество не были неизменными. Согласно Notitia Galliarum, в составе Первой Нарбонской Галлии насчитывалось всего пять civitates: Нарбон, Тулуза, Безье, Лодев и Ним [901]. Другие города обрели этот статус в течение V в. [902] Каркассон и Эльн обязаны своим возвышением, скорее всего, военному фактору: первый — положению стратегически важной крепости на границе с франками, второй — необходимости организовать оборону пиренейских перевалов, также возникшей именно в это время (прежде они редко подвергались угрозе). И если римский Каркассон был все же достаточно важным центром, расположенным на одной из главных дорог Империи и упоминаемым во многих источниках, то Эльн, как и Ruscino (давший в перспективе, уже в VIII–IX вв., топоним Roussillon [903]) и другие восточнопиренейские oppida, был в эпоху Домината глухой периферией "города Нарбон" и известен главным образом благодаря раскопкам [904]. Военный фактор сыграл ключевую роль и в возвышении Изеса, оказавшегося за пределами Септимании: с начала VI в. он был форпостом франков на границе с вестготами [905]. Чем объясняется изменение статуса Агда и особенно Магелона, который никогда не был городом в собственном смысле слова, а лишь епископской резиденцией, — остается загадкой. Важность церковного фактора очевидна, но почему и зачем были созданы эти небольшие епископства, мы не знаем. С другой стороны, в ходе франко-вестготских войн Лодев переходил из рук в руки: по крайней мере, в 535 г. епископ этого города участвовал в соборе галльских епископов в Клермоне, а в 589 г. — в соборе испанских и септиманских епископов в Толедо [906]. Составленная при короле Вамбе Divisio terminum episcopatuum называет его в числе восьми (а не семи!) городов "Нарбонской провинции" [907].
Во главе каждой из септиманских civitates стоял comes [908], вся же область в целом считалась ducatus [909]. Борьба за эту территорию продолжалась почти до самого конца существования Вестготского государства, и, несмотря на некоторые успехи франков, она осталась вестготской, что имело далеко идущие последствия для ее социально-правового облика и политического определения. Начиная с VI в. франкские авторы все чаще называли ее Готией [910], что, похоже, больше соответствовало разговорному языку, чем Септимания. Испанцы же говорили: "провинция Галлия", "Галлии" или — на старый и более ученый лад — "Нарбонская Галлия" [911]. Последний топоним можно встретить и у франкских писателей, иногда в сочетании с топонимом "Септимания" [912].
В это же время появляется и топоним Provincia, закрепившийся за территорией между Роной и Альпами, с неясной еще северной границей. Представление об определенном политическом или административном единстве земель, составляющих будущий Прованс, впервые зафиксировано в написанном в середине VI в. житии Цезария [913]. "Эта провинция" скоро превратилась в "Провинцию": соответствующий топоним встречается под 574 г. в "Хронике" Мария Аваншского [914], чуть позже — в житии Ницетия Лионского [915] и у Григория Турского [916], который упоминает нескольких "ректоров" Прованса. Впрочем, многие авторы VI в., в том числе Эннодий, Авит Вьеннский, Кассиодор, Фортунат, прекрасно обходятся без этого слова. Общеупотребительным оно стало, по-видимому, с VII–VIII вв. [917] В сочинениях Григория тоже есть свидетельства того, что топоним Provincia еще не совсем вытеснил слово provincia как обозначение того или иного из здешних диоцезов. Так, одного из ректоров Прованса он как-то называет "ректором Марсельской провинции и прочих городов, которые в этих краях относятся к королевству" Гунтрамна [918]. Ясно, однако, что наряду с ректорами всего Прованса в каждой civitas имелся свой правитель (comes, что соответствовало позднеримской титулатуре [919], также princeps, но чаще iudex [920] — это обозначение, похоже, было более обиходным [921]), назначаемый франкским королем.
Земли, покоренные франками, сразу же попали в водоворот междоусобиц Меровингов, несколько раз деливших и перекраивавших Прованс, бывший для них источником южных, в том числе заморских товаров [922]. На деле, однако, он сумел не столько сохранить, сколько обрести известную автономию как единое целое: ректоры Прованса пытались играть самостоятельную политическую роль, в частности во время вторжения арабов. В Септимании также ощущались сепаратистские тенденции, давшие о себе знать при короле Реккареде как реакция на отказ от арианства (589 г.), затем во время мятежа герцога Павла (683 г.). Даже при арабах местные жители не спешили принять сторону франков. Когда же наконец Карл Мартелл и Пипин Короткий в несколько приемов, с 737 по 759 г., подчинили своей власти и ту, и другую территорию, они сохранили административное единство, практически не нарушенное разделами Империи при Карле Великом и Людовике Благочестивом. Показательно, что Прованс и Септимания упоминаются в капитуляриях в одном ряду с Нейсгрией и Италией, несмотря на заметно меньшие размеры [923].
Политическое единство Прованса было более очевидным, чем политическое единство Септимании. С 855 по 933 г. он
