Ознакомительная версия.
Начало перемены в Грозном Курбский, как известно, видит в наставлении, которое дал ему Вассиан Топорков. На вопрос царя, как он мог бы «добре царствовати и великих и сильных своих в послушестве имети», тот ответил: «Аще хощеши самодержец бытии, не держи себе советника ни единого мудрейшего собя» [765] . Это наставление, по мнению Курбского, противоречит истинному принципу государственного управления. «Царю достоит быти яко главе, и любити мудрых советников своих, яко свои уды». Этого требует св. Писание, это согласуется и с образом действий прежних русских государей. Курбский ссылается на Дионисия Ареопагита, который в своем сочинении о небесной иерархии говорит, что и ангелы управляются советом, вспоминает и вел. князя Ивана Васильевича, который был «любосоветен», и ничего не начинал «без глубочайшего и многого совета» [766] . Так поступал раньше и сам Иван Грозный [767] . Сравнение царя с главой и советником с удами принадлежит к числу любимых мыслей Курбского. Ее он повторяет, между прочим, в своем труде по переводу творений Симеона Метафраста. Именно в объяснении на слово «царь» он вспоминает, «древних царей любовь к советникам» и говорит, что те, «яко чиноначальников военных, так и советников своих великих почитали, сами быша яко главою, тех же яко удов своих» [768] . Но если этому сравнению придавать значение формулы, то следует сказать, что она далеко не выражает истинных воззрений Курбского. Формулу эту можно понимать единственно в том смысле, что царь стоит над своими советниками, дает им те или иные указания, но сам их указаниям не подчиняется. Мысль же Курбского как раз обратная. Он желает, чтобы царь не только выслушивал советников, но и подчинялся их советам. Мнения совета должны быть для царя обязательны. Что это так, можно видеть, например, из следующих мест в сочинениях Курбского. Доказывая, что наставление Топоркова противоречит Писанию, он указывает на царя Давида, который «не послушал советников своих и повелел считать люд», и был за то наказан Богом. Ровоам оказал презрение «старейших совету » и тоже был наказан. А описывая деятельность Сильвестра и Адашева, к которой он относится с большим сочувствием, Курбский говорит, что они приставили к царю советников, и царь не смел «без их совету ничесоже устроити или мыслити». Советники, или «избранная рада», не только давали советы во всех государственных делах, но и действовали вполне самостоятельно, как бы помимо царя; по словам Курбского, они воевод «избирают», «стратилатские чины устрояют», отличившихся на войне «дарованьми» награждают [769] . Об этих советниках нельзя сказать, что они являются только удами, и что царь – их глава. Курбский предоставляет советникам не совещательный голос, как автор «Беседы» и «Иного сказания», а решающий. Но и этого мало. Мнения совета, очевидно, для царя обязательны; он должен им подчиняться, хотя бы и не был с ними согласен, ему не принадлежит права утверждать или не утверждать постановления совета. Постановления получают силу сами собой, а царю остается одна только исполнительная власть.
Кто же входит в состав царского совета? Для всякого, кто вчитывался в писания Курбского, ясно, что к этому вопросу он относится чрезвычайно ревниво, что ему далеко не безразлично, кто будет в царском совете, и чьих советов царь будет слушать. Курбский отстаивает интересы «вельможей», которых «ненавидит» Иван Грозный; он с презрением говорит о тех советниках, которых царь избирает «не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичев или от простого всенародства» . Это, очевидно, те «новые верники», те дьяки, о доверии к которым Грозного с досадой писал в 1563 г. Т. Тетерин М. Морозову [770] . В особенности ненавидит он ту «раду», которая состоит из «богатых и ленивых мнихов» [771] . Право совета, по его убеждению, составляет исключительную привилегию боярства. В этом отношении, а также во вражде к советникам из монахов, Курбский сходится с автором «Беседы». Правда, в литературе господствует мнение, что Курбский предлагал Земский собор, состоящий, как и по плану «Иного сказания», из представителей всех общественных классов [772] . Но это едва ли верно. Курбский говорит: «Царь, аще и почтен царством, а дарований которых от Бога не получил, должен искати доброго и полезного совета не токмо у советников, но и у всенародных человек , понеже дар духа дается не по богатеству внешнему и по силе царства, но по правости душевной» [773] . Выражение «всенародные человеки» понимают обыкновенно в смысле собрания людей от всего народа, но на языке Курбского это значит другое. Описывая отроческие годы царя Ивана, он говорит, что юный царь ездил по торжищам и бил «всенародных человеков» [774] , а в только что приведенной выдержке он людей от «простого всенародства» противополагает людям от шляхетского рода. В том и другом случае всепародство означает не собрание людей от всего народа, не Земский собор, а только людей низших общественных классов. Что же касается советников , о которых он упоминает наряду с всенародными человеками, то это слово Курбский употребляет в одном значении с «синклитове», а это слово значит у него то же, что и «бояре» [775] . Следовательно, если Курбский говорит, что царь должен искать совета не только у советников, но и у всенародных человеков, то это значит не то, что кроме совета должен быть еще Земский собор, составленный из представителей всех сословий, а единственно то, что царь должен принимать советы не одних только бояр, но и простых людей. Конечно, при таком толковании у Курбского оказывается противоречие: с одной стороны, он желает, чтобы царь слушал советы не только бояр, но и простых людей, а с другой – он осуждает царя, когда тот привлекает к совету людей простых, не шляхетского рода. Но противоречие это останется и в том случае, если под всенародством, вопреки словоупотреблению Курбского, разуметь собрание представителей от всего народа: если он презрительно отзывается о царских советниках только потому, что они из простого народа, то как мог он в другом случае требовать Земского собора, в состав которого должны входить представители от того же простого народа? Устранить это противоречие едва ли возможно; трудно придумать для него какое-нибудь другое объяснение, кроме чисто психологического.
После всего сказанного характеристика политических воззрений Курбского не представит затруднений. Курбский не «представитель идеи прогресса», как думают некоторые исследователи [776] ; напротив, он защитник старины и притом – защитник не бескорыстный [777] . В нем сильны «удельные воспоминания», он мечтает о том времени, когда великие князья «слушали во всем» старых бояр, как советует в своей духовной Симеон Гордый, и без воли их ничего не делали [778] . Невозможно отрицать у Курбского глубокий патриотизм, заботу о всех сословиях и правильное понимание их интересов [779] . Но когда речь заходит об управлении государством, в нем сейчас же сказывается боярский эгоизм. Ему не нравится возвышение царской власти, не нравится и самый титул царя, потому что в его глазах он является символом политической слабости боярства. Курбский не только не доверяет единоличной власти царя, но относится отрицательно и к возможности политического влияния со стороны других сословий [780] . Право совета должно, по его убеждению, составлять исключительное право боярства; его идеал – разделение власти между царем и боярством. В этом отношении он идет дальше, чем автор «Беседы валаамских чудотворцев», который, хотя тоже стоит за право боярского совета, но не требует подчинения царя совету. Они сходятся только в боярском эгоизме и, следовательно, оба оказываются далеко позади автора «Иного сказания», который один только сумел подняться над сословной узостью взглядов: он один признал и широкое участие народа в государственном управлении, и особую близость боярства к управлению как его привилегию.
Из всего этого следует, что взгляды, которые проводит Курбский, представляют отголосок когда-то действовавших государственных отношений. С этой точки зрения он оценивает настоящее, на этом же он основывает и свои надежды. Нет надобности поэтому искать литературных источников политического учения Курбского: источники его не в литературе, а в жизни. Немногие литературные ссылки, которые находим в его произведениях, указывают не на то, откуда он взял свои идеи, а лишь на то, где он нашел им подкрепление и подтверждение.
Но есть и другое мнение. Было высказано, что идеи Курбского о значении боярства – не жизненного, а литературного происхождения. В его взглядах предлагали видеть отголосок идей, которые проводятся в политическом трактате, известном под названием «Аристотелевы врата, или Тайная тайных [781] . Трактат этот, ложно приписываемый Аристотелю, есть произведение арабской литературы X–XI в., которое было затем переведено на все западноевропейские языки. В конце XV или в начале XVI в., в связи с движением жидовствующих, оно было переведено и на русский язык. Исследователи полагают, что перевод был сделан в западной России (на белорусское наречие), а оттуда уже распространился в остальной России, где пользовался большой популярностью в свободомыслящих кругах [782] . Было бы неудивительно, если бы Курбский оказался под его влиянием. Некоторое сходство между его идеями и идеями этого произведения действительно есть. Там тоже проводится мысль, что царь должен действовать по совету со своими правителями. Царь, говорится там, должен «миловати и чествовати каждого мудрого шляхетного», «пребываеть царю силы думою правителев его», «бояре крепость земная и честь царская» [783] . Но в выражении этой мысли «Аристотелевы врата» не проявляют такой определенности, как Курбский. С одной стороны, автор рекомендует царю не начинать никакого дела без совета («не повережай ничим, нижели испытав рады правителя своего»), а с другой – говорит, что царю не следует исполнять советы, «коли не исправится ти дума его», и «не подобает царю, дабы думал с каждыми нас о головной думе своей» [784] . Есть и другое различие между ними. Курбский предъявляет царю только одно требование – действовать в согласии с советниками, и очень мало говорит о законности управления; для автора «Аристотелевых врат», напротив, это составляет излюбленную тему. «Царь покоряет царство свое истине закона своего», он не должен изменять «обычая земьского людских слов ради», «правдою образуется справедливость… и еюже вселилася земля и наставилися царства…. и умирают народы от всякие кривды, и еюже завешаются цари от всякие зрады» и т. д. [785] Это довольно крупные различия. Они показывают, что влияние «Аристотелевых врат» на Курбского далеко не могло быть исключительным и даже вообще особенно сильным. Если Курбский и знал это произведение, то не оно определило его взгляды. Он, может быть, нашел в нем знакомые для себя и любимые мысли, и это содействовало тому, что он еще более в них укрепился; но эти мысли были у него и раньше. Иначе на Курбского должен был бы оказать влияние памятник в его целом. Такого влияния мы не видим. Но это не мешает тому, что между обоими авторами есть сходство в отдельных пунктах. Одно из таких сходств можно указать в вопросе о выборе советников. Курбский в этом вопросе не вполне выдерживает свою точку зрения: то он требует, чтобы советники были исключительно из шляхетского рода, то говорит о всенародных человеках. Автору «Аристотелевых врат» не вовсе чужды сословные идеи. Он, например, советует выбирать в правители людей, которых предки «были правительми или столечники». Но гораздо охотнее развивает он противоположные взгляды. По поводу советников он говорит царю: «Не смотри на отчину их, но на дела их». «Досмотряй достоиньства каждого человека к службе своей, ни земли его, ни роду его…. несть проку в роду без мудрости и достоиньства своего» [786] . Можно допустить как предположение, что непоследовательность Курбского есть плод влияния со стороны этих демократических идей.
Ознакомительная версия.
