Болеслав I в Киеве
Невзирая на присутствие Святополка, Болеслав распоряжался в Киеве как у себя дома. Он наложил руку на «немыслимые сокровища» княжеской казны, «большую часть которых», по сведениям Титмара, «он раздал своим иноземным сторонникам, а кое-что отправил на родину», и разослал посольства от своего имени к Ярославу и византийскому императору. Первого он просил вернуть его дочь (супругу Святополка, которая, как видно, находилась в заложницах у Ярослава), обещая взамен выдать Ярославову жену и прочих захваченных женщин из великокняжеского рода. Василию II польский князь сулил выгоды, «если тот будет [ему] верным другом; в противном же случае — так он заявил — он станет неколебимым и неодолимым врагом [греков]».
Какой исход имели эти предложения, доподлинно неизвестно. Ярослав, кажется, согласился на обмен. Ввиду того факта, что его первая супруга, еще относительно молодая женщина, была погребена в новгородском храме Святой Софии, можно предположить, что она была доставлена в Новгород, где и умерла в том же 1018 или в начале 1019 г., не выдержав тягот плена и дальней дороги — вещь довольно обыкновенная в то время.
Швыряя горстями своим наемникам золото из княжеских погребов и выставляя себя перед греками хозяином Русской земли, Болеслав со всем тем желал оставаться в глазах Святополка и киевлян верным другом и союзником. Для этого он вступил в еще более тесное свойство со своим зятем, женившись (в пятый раз) на одной из его сестер — Предславе. Пятая свадьба польского князя, да еще при его живой германской жене Оде, выглядела непристойным фарсом, почему поздние польско-русские летописцы и представили дело в таком свете, что Болеслав сделал Предславу своей наложницей. Например, Галл Аноним утверждает, что дочь Владимира соединилась с Болеславом «не законным браком, а только один раз как наложница, дабы тем самым была отомщена обида, [нанесенная] нашему народу». Но придавать особое значение этому свидетельству незачем, ибо в сочинении Галла Анонима Болеслав и начинает войну с Русью затем, чтобы отомстить за оскорбление, которое ему нанес Ярослав, отказавшись выдать за него замуж свою сестру. Таким образом, насилие польского князя над Предславой является «ударной» литературной концовкой этой истории. В ряде древнерусских летописных сводов XIV—XVI вв. приводится известие о том, что «Болеслав положи себе на ложи Передславу, дщерь Володимерю, сестру Ярославлю», а уходя из Киева, «поволочи» ее с собою. Последнее обстоятельство, во всяком случае, удостоверяет, что Предслава не была жертвой минутной прихоти Болеслава, который, очевидно, имел на нее долгосрочные виды. Поэтому Титмар, по всей вероятности, не ошибся, назвав отношения Болеслава с дочерью Владимира браком, хотя и неканоническим: «на одной из них [имеются в виду девять сестер Ярослава], которой он и раньше добивался, беззаконно, забыв о своей супруге [Оде], женился старый распутник Болеслав».
Монета князя Святополка Разумеется, польский князь стал двоеженцем не для того только, чтобы сделать приятное Святополку. Русская земля, безусловно, занимала важное место в его замыслах. Но каковы были эти замыслы, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, поскольку воплотить их в жизнь или хотя бы приступить к их осуществлению Болеславу не удалось. По-видимому, уже в следующем году, после гибели Святополка, он разорвал официальные отношения с Предславой. Может быть, тогда дочь Владимира и перешла на положение наложницы.
Тем временем Святополк, совершив церемонию вокняжения на «отнем и деднем» столе, принимал на княжем дворе «местных жителей, приходивших к нему с изъявлением покорности» (Титмар)[209]. Убедившись в том, что власть Святополка упрочена, Болеслав отпустил наемные войска, а через некоторое время и сам тронулся в обратный путь[210].
Святополк рассчитался с тестем Червенскими городами, которые вновь отошли к Польше. Кроме того, поляки увели с собой многочисленный русский полон и громадный обоз, отягощенный обильной добычей. Согласно Повести временных лет, Болеслав, уходя, «възма именье и бояры Ярославле и сестре его, и Настаса пристави Десятиньнаго ко именью, бе бо ся ему вверил лестью. И людий множьство веде с собою, и городы червеньскыя зая собе, и приде в свою землю». Русских пленников поселили в Центральной Польше, в окрестностях Лодзи, где археологи обнаружили целый комплекс древнерусских захоронений, датируемых первой третью XI в.{218} Спустя двадцать лет польский король Казимир I вернул Ярославу русский полон, захваченный Болеславом. До освобождения дожили 800 «людей» (мужчин), «кроме жен и детий», которых никто не считал.
Заключительный этап борьбы Ярослава со Святополком известен только по летописи, которая, увы, возвращает нас в круг чисто литературных сюжетов борисоглебского цикла.
Под 1018 г. рассказывается, что после битвы на Буге Ярослав бежал в Новгород сам-пять, и «прибегшю Новугороду, и хотяше бежати за море». Но «посадник Констянтин, сын Добрыни, с новгородци» не позволили князю уйти. Они «расекоша лодья Ярославле, рекуще: «Можем ся еще битись по тобе с Болеславом и с Святополком». И начата скот [деньги] брати от мужа по четыре куны, а от старосте по 10 гривен, а от бояр по осмидесят [восемнадцать] гривен; приведоша варягы и вдаша им скот».
От Титмара мы знаем, что летняя кампания 1018 г. завершилась совсем иначе. Ярослав сначала отвел свое разбитое войско к Киеву, а затем, оставив столицу, совершил набег на волость Святополка и разорил там какой-то город. Невозможно с полной уверенностью сказать, куда он увел дружину на зиму, но даже если Ярослав и появился в Новгороде на исходе осени 1018 г., то, конечно, без намерения бежать «за море», — ведь к этому времени непосредственная опасность для него миновала, так как Болеслав уже покинул пределы Русской земли. Поэтому очень вероятно, что выразительная сцена «рассекания» новгородцами княжеской ладьи взята летописцем из фольклорного предания (или цикла преданий) о новгородском посаднике Константине Добрыниче, как можно догадываться, сыне Владимирова уя Добрыни, крестителя Новгорода{219}. Во всяком случае, совершенно очевидно, что это инородный по отношению к первоначальному тексту летописи фрагмент, поскольку появившиеся в нем под занавес «варяги», ради найма которых новгородцы основательно тряхнули мошной (кстати, в противоречии с высказанным ранее желанием самим «битись» за Ярослава), не принимают никакого участия в решающих событиях, описанных в статье под следующим, 1019 г., и вообще более не упоминаются. В историческом плане «новгородский эпизод» под 1018 г. способен поведать только о том, что в представлении русских людей XI—XII вв. Святополк был свергнут Ярославом благодаря новгородской помощи. Например, согласно Киевской летописи, Ярослав пополнил свое поредевшее войско новгородцами и словенами, под которыми, надо полагать, подразумевается земское ополчение Новгородской (Словенской) земли.
Статья под 1019 г. повествует не просто об очередном политическом перевороте — она живописует небесное возмездие, постигшее «окаянного» братоубийцу. После ухода Болеслава Ярослав ведет войско на Киев. Святополк бежит «в печенегы» и, подкрепленный степняками, возвращается «в силе тяжце». Ярослав, собрав в свою очередь «множьство вой», выступает «противу ему на Льто [река Альта, под Переяславлем]». Перед сражением он находит место, где был убит Борис, и обращается к Богу и святому брату с молитвой, прося о помощи «на противнаго сего убийцю гордаго». В пятницу, с восходом солнца, закипает небывалая по ярости сеча. Противники трижды сходятся в кровавой схватке, «и к вечеру о доле Ярослав, а Святополк побежа».
Сегодня мало кто из исследователей сомневается в том, что летописец, трудясь над этим описанием, пролил больше чернил, чем сражавшиеся — крови. Слишком многое указывает на сугубо литературную основу данной новеллы, завершающей тему праведного «отместия» Ярослава за смерть Бориса и Глеба. Так, беспричинное бегство Святополка «в печенегы», а не «в ляхы», к Болеславу, который до сих пор один выступал в роли покровителя «окаянного» князя, вроде бы находит «историческое» объяснение в предыдущем рассказе об избиении ляхов по приказу Святополка. Однако сам этот рассказ, как нам известно, не подтверждается независимыми источниками и, по всей видимости, всего лишь копирует летописную статью под 1069 г. Таким образом, для бегства Святополка к степнякам нет никаких других оснований, кроме одного — вполне понятного писательского желания композиционно «закруглить» сюжет о братьях-мучениках, предоставив Ярославу благочестивую возможность окончательно расквитаться со Святополком на берегах реки Альты — легендарном месте убиения Бориса. Каждый писатель знает, что взаимообусловленность начала и конца произведения — признак хорошей литературы, и древнерусские книжники не были здесь исключением.
